Отель «Нью-Гэмпшир»

— Не нервничай, — сказала мне Фрэнни.

Мы разобрали рождественскую елку, и у отца при этом навернулись на глаза слезы, потому что это была елка Айовы Боба; мать вышла из комнаты. Похороны для нас, детей, оказались очень внезапными; это были первые похороны, которые мы когда-либо видели, потому что были слишком маленькими, чтобы помнить о Латине Эмеритусе и о матери моей матери; медведю по имени Штат Мэн похорон не устраивали. Я думал, что, учитывая, каким грохотом сопровождалась его смерть, похороны Айовы Боба будут громче, «по крайней мере, звука падающих блинов» — как я сказал Фрэнни.

— Будь посерьезней, — ответила она. Похоже, она считала себя намного старше меня, и боюсь, она была права.

— Это та самая сестра, которую изнасиловали? — внезапно спросил я Фрэнни. — Я имею в виду ту, что придет с Младшим Джонсом.

По тому, как Фрэнни на меня посмотрела, я понял, что этот вопрос тоже проложил между нами годы.

— У него только одна сестра, — ответила Фрэнни, глядя прямо на меня. — Тебе важно, насиловали ее или нет?

Конечно, я не знал, как ответить; а следовало сказать: «Да, важно». Я не знал, следует или не следует обсуждать изнасилование с кем-то, кто был изнасилован, равно как и без повода поднимать этот вопрос с кем-нибудь, кто изнасилован не был. Стоит ли разглядывать шрамы, оставленные на душе, или же не стоит? Может быть, следует предполагать, что шрамы остались, и разговаривать с этим человеком как с инвалидом? (А как разговаривают с инвалидом?) Или притвориться, что это не имеет значения? Но — имеет. Я тоже знаю почему. Мне было четырнадцать. В мои неопытные годы (а я всегда останусь неопытным в вопросе изнасилования) я воображал, что притрагиваться к человеку, который был изнасилован, нужно несколько по-иному, или несколько меньше, или к нему вообще не стоит притрагиваться. Все это, в конце концов, я сказал Фрэнни, и она уставилась на меня.

— Ты не прав, — сказала она мне, но это было сказано так, как она обычно говорит Фрэнку: «Жопа ты».

В этот момент я почувствовал, что мне, возможно, всю жизнь будет четырнадцать.

— Где Эгг? — взревел отец. — Эгг!

— Эгг вечно отлынивает, — пожаловался Фрэнк, беспомощно разметая елочные иголки по всему ресторану.

— Эгг еще совсем маленький, Фрэнк, — сказала Фрэнни.

— Эггу пора уже немножко повзрослеть, — возразил отец.

А я (который призван был оказать на него положительное влияние)… я очень хорошо знал, почему Эгг находится вне пределов звуковой досягаемости. Он сидел в одном из пустых номеров отеля «Нью-Гэмпшир» и рассматривал необъятную черную массу мокрого лабрадорьего меха — бывшего Грустеца.

Когда остатки Рождества были выметены и выволочены из отеля «Нью-Гэмпшир», мы стали раздумывать, как поинтересней украсить зал для встречи Нового года.

— У всех у нас не слишком подходящее настроение для Нового года, — сказала Фрэнни, — давайте вообще не будем украшать зал.

— Праздник есть праздник, — игриво сказал отец, хотя мы подозревали, что ему-то меньше всех нас хотелось устраивать торжество. Все знали, чья идея была устроить встречу Нового года: Айовы Боба.

— Во всяком случае, не надо никого приглашать, — сказал Фрэнк.

— Говори за себя, Фрэнк, — возразила Фрэнни. — Ко мне придут друзья.

— Здесь может собраться сотня людей, а ты, Фрэнк, так и будешь торчать в своей комнате, — заметил я.

— Иди съешь еще один банан, — сказал он. — Иди пробегись, до Луны.

— А мне нравится, когда гости, — сказала Лилли, и все посмотрели на нее, потому что, пока она не заговорит, ее, конечно, никто не замечал, такой маленькой она стала.

Лилли было почти одиннадцать, но теперь она выглядела значительно меньше Эгга; она едва доходила мне до пояса и весила меньше сорока фунтов.

Так что мы быстро ухватились за эту возможность: раз Лилли хочет праздника, мы постараемся поддержать настроение.

— Так как же нам украсить ресторан, Лилли? — спросил ее Фрэнк; говоря с Лилли, он складывался пополам, как будто обращался к ребенку в коляске, и то, что он говорил, было полной белибердой.

— Давайте не будем вообще ничего украшать, — предложила Лилли. — Давайте просто хорошо проведем время.

Мы все застыли на месте, обдумывая этот проект, как обдумывают смертельный приговор, но мать сказала:

— Великолепная идея! Я собираюсь позвать Метсонов!

— Метсонов? — переспросил отец.

— И Фоксов, и, может быть, Гальдеров, — сказала мать.