Древняя раса цорков, самых долгоживущих существ во Вселенной, уже не...
Потом раздавался стук в дверь, и мадам Трейси кричала «Ланч, мистер Шедвелл», а Шедвелл бормотал «Бесстыдная проститутка», и ждал шестьдесят секунд, чтобы дать бесстыдной проститутке время вернуться в ее комнату; затем он открывал дверь и поднимал тарелку с печенкой, которая обычно была аккуратно накрыта другой тарелкой, чтобы печенка не остыла. И он вносил ее в комнату, и он ее ел, стараясь – впрочем, не особо, – не проливать подливку на страницы, которые он читал[87].
Так было всегда.
Вот только не в это воскресенье.
Для начала, он не читал. Он просто сидел.
А когда раздался стук в дверь, он немедленно поднялся и открыл ее. Не надо было ему спешить.
Не было никакой тарелки. Была одна мадам Трейси, на ней была брошка с камеей, а на губах – помада незнакомого оттенка. И она стояла так, что запах ее духов был очень силен.
– Да, Бесстыдница?
Голос мадам Трейси был весел, быстр и ломок от неуверенности.
– Привет, мистер Ш, я тут подумала, после всего, что мы вместе пережили за последние два дня, глупо было бы просто оставлять для вас тарелку, так что я для вас устроила место. Пойдемте…
«Мистер Ш?». Шедвелл осторожно последовал за мадам Трейси.
Прошлой ночью он опять видел сон. Он его, в общем-то, и не помнил, осталась только одна фраза, которая все еще эхом отдавалась в его голове и беспокоила его. Сон, как и события предшествовавшей ночи, скрыл туман.
Вот какие слова он помнил: «Ничего плохого нет в охоте на ведьм. Хотелось бы мне быть охотником на ведьм. Просто, ну, надо по очереди этим заниматься. Сегодня мы пойдем охотиться на ведьм, а завтра можем спрятаться, и будет черед ведьм охотиться на НАС…»
Во второй раз за последние двадцать четыре часа – во второй раз за всю свою жизнь – он вошел в квартиру мадам Трейси.
– Садитесь сюда, – велела ему та, указывая на кресло. У этого кресла там, куда клали голову, была подоткнута салфеточка, на сиденье лежала подушка, а внизу стояла маленькая скамеечка для ног.
Шедвелл сел.
Мадам Трейси положила на его колени поднос, и смотрела, как он ест, а, когда он закончил, убрала поднос. Затем она открыла бутылку «Гиннеса», налила стакан и дала сержанту, а затем пила свой чай, пока он хлебал свое пиво. Когда она поставила свою чашку, та нервно зазвенела в блюдечке.
– У меня отложена кучка денег, – проговорила она – без всякой, вроде, цели. – И знаете, иногда я думаю, что будет славно купить маленькое бунгало где-нибудь подальше от города. Уехать из Лондона. Я его назову Лавры, или Конец-Делам, или…, или…
– Шангри-Ла, – предложил Шедвелл, и понять не мог, почему.
– Именно, мистер Ш. Именно. Шангри-Ла. – Она ему улыбнулась. – Удобно, дорогой?
Шедвелл – с нарастающим ужасом – понял, что ему удобно. Ужасно, ужасающе удобно.
– Да, – осторожно проговорил он.
Ему никогда раньше так удобно не было.
Мадам Трейси открыла еще одну бутылку «Гиннеса» и поставила ее перед ним.
– Только есть проблема с маленьким бунгало, названным – какая там у вас была умная идея, мистер Ш?
– Э. Шангри-Ла.
– Шангри-Ла, именно, оно не рассчитано на одного человека, ведь так? Я имею в виду, на двух человек. Говорят, двое могут тратить столько же денег, столько один.
(«Или пятьсот восемнадцать», – подумал Шедвелл, вспомнив, сколько народа числилось в Армии Охотников на Ведьм.)
Мадам Трейси захихикала.
– Мне вот интересно, где я могу кого-нибудь найти, чтоб потом с ним жить…
Шедвелл осознал, что она говорит о нем.
Он не был насчет этого уверен. Но у него было четкое ощущение, что, согласно «Книге Правил и Установлений» Армии Охотников на Ведьм, оставить солдата Охотников на Ведьм Пульцифера с юной леди в Тадфилде было плохим шагом. А то, что ненавязчиво предлагалось ему самому, казалось еще опаснее.
Вот только, в его возрасте, когда становишься слишком старым, чтобы ползать в высокой траве, когда от холода утренней росы ломит кости…
(«А завтра можем спрятаться, и будет черед ведьм охотиться на НАС…»)
Мадам Трейси открыла еще одну бутылку «Гиннесса» и захихикала.
– О, мистер Ш, – бросила она, – вы подумаете, что я вас пытаюсь подпоить.
Он хрюкнул. Была формальность, которую во всем этом следовало соблюсти.
Сержант Охотников на Ведьм Шедвелл сделал долгий, глубокий глоток «Гиннеса» а затем выпалил свой вопрос.
Мадам Трейси захихикала.