Добрые предзнаменования

Он изменил жизнь Адама – по крайней мере, на тот день.

Он рано лег в постель, изумив родителей, и потом больше, чем до полуночи, лежал под одеялом с фонариком, журналами и пакетиком лимонных леденцов. Время от времени из его яростно жующего рта вырывалось: «Блестяще!».

Когда батарейки отработали свое, он выбрался в темную комнату и лег, положив голову на руки и, очевидно, глядя на отряд истребителей «X-Wing»™, свисающих с потолка. Они легонько покачивались от ночного ветерка.

Но на самом деле Адам на них не глядел. Вместо этого он уставился в ярко освещенную панораму своего воображения, которая вертелась, как ярмарочная карусель.

Это не тетя Венслидэйла и винный стакан. Этот сорт оккультности был гораздо интереснее.

И потом, Анафема ему нравилась. Конечно, она была очень взрослой, но когда ему кто-то нравился, он стремился сделать того счастливым.

Он задумался, как осчастливить Анафему.

Ранее считали, что мир менялся из-за вещей вроде больших бомб, маньяков-политиков, сильных землетрясений или громадных передвижений населения, но теперь поняли, что это очень старомодный взгляд, которого придерживаются лишь люди, совершенно не разбирающиеся в современной мысли. Вещи, которые действительно меняют мир, это – по теории Хаоса – крошечные вещи. Бабочка взмахивает крыльями в лесу на Амазонке, и вслед за этим буря опустошает половину Европы.

Где-то в голове спящего Адама появилась бабочка.

Анафема, может быть, поняла бы все (а может быть, и нет), если бы ей было позволено понять совершенно очевидную причину, из-за которой она не могла видеть ауру Адама.

По этой же причине люди на Трафальгарской площади не могут видеть всю Англию.

Сработал сигнал тревоги.

Конечно, нет ничего особенного в том, что в комнате управления АЭС сработал сигнал тревоги. Это постоянно происходит. Это потому, что когда вокруг столько приборов, столько всевозможных шкал и счетчиков, что что-то важное можно и не заметить, если оно хотя бы не попискивает.

А Ответственным за Смену Инженером должен работать крепкий, способный, с устойчивой психикой человек, такой, который в случае аварии не рванет, бросив все, к автостоянке. Такой человек, который, вроде бы, постоянно спокойно курит трубку, даже когда он ее не курит.

В комнате управления электростанции «Точка Поворота» было 3 часа ночи, обычно, это славное тихое время, когда делать нечего – заполняешь себе журнал, слушаешь далекий рев турбин.

До нынешнего момента.

Хорэс Гэндер взглянул на мигающие красные лампочки. Потом на некоторые приборы. Потом на лица других работников. Потом поднял глаза на большое цифровое табло в дальнем конце комнаты. Четыреста двадцать практически безопасных и почти бесплатных мегаватт покидали станцию. Судя по другим приборам, их даже никогда и не было.

Он не сказал: «Это странно». Он не сказал бы: «Это странно», – даже если бы мимо него проехало на велосипедах стадо овец, играя на скрипках. Такого никогда не говорит ответственный инженер.

А сказал он вот что:

– Элф, позвони-ка директору.

Прошли три очень загруженных часа. Они включали в себя кучу телефонных звонков, телексов и факсов. Двадцать семь человек были быстро подняты из кроватей один за другим, а они подняли еще пятьдесят три, потому что, когда человека в панике поднимают с постели в четыре утра, он хочет знать одно – что он не один.

И потом, нужна целая куча разрешений, прежде чем позволят отвинтить крышку ядерного реактора и заглянуть внутрь.

Они их получили. Отвинтили крышку. Глянули внутрь.

Хорэс Гэндер произнес:

– У этого должно быть разумное объяснение. Пятьсот тонн урана не могут так просто встать и уйти.

Счетчик в его руке должен был орать. Вместо этого, он время от времени без всякого энтузиазма тикал.

Там, где должен был быть реактор, была пустота. Можно было бы славно сыграть там в сквош. А прямо посередине, одинокий в центре яркого холодного поля, лежал лимонный леденец.

Снаружи, в пещероподобном турбинном зале ревели машины.

И, за сто миль оттуда, Адам Янг перевернулся во сне.

ПЯТНИЦА

Вран Соболль, тощий, изящный, бородатый и одетый во все черное, сидел на заднем сиденье своего черного лимузина с тонкими, изящными очертаниями, говоря по своему черному телефону с изящными очертаниями со своей базой на Западном Побережье.