Мумия, или Рамзес Проклятый

Ясно для него было только одно: если бы он сам увидел то, о чем объявил Генри, если бы своими глазами увидел, как мумия выбирается из саркофага, он бы вел себя не так, как Стратфорд-младший. У Генри напрочь отсутствует воображение; может быть, как раз в этом и кроется причина всех его бед. Для Эллиота было очевидно, что Генри из тех людей, которые не способны понять глубинный смысл событий.

Генри испугался тайны. Эллиот, наоборот, почувствовал, что тайна полностью захватила его. Жаль, что он не задержался в доме Стратфордов, жаль, что у него не хватило на это ума. Он мог бы изучить содержимое алебастровых кувшинов или прихватить с собой один из папирусных свитков. Бедняжке Рите не удалось бы этому воспротивиться.

Если бы он только попытался…

И если бы его сын Алекс перестал страдать. Мучения сына были самым неприятным моментом во всей этой таинственной истории.

Алекс названивал Джулии целый день. Неожиданный гость, которого он мельком увидел через дверь оранжереи, очень его беспокоил: «Огромный мужчина, да-да, очень высокий, с голубыми глазами. Говоря откровенно, выглядит неплохо, но слишком… взрослый, чтобы сопровождать Джулию!»

В восемь вечера позвонил один из друзей – всем известный разносчик слухов. Джулию видели танцующей в отеле «Виктория» с очень привлекательным и импозантным незнакомцем. Разве Алекс и Джулия не помолвлены? Алекс начал злиться. Хотя он и звонил Джулии каждый час, она все еще не перезвонила ему. В конце концов он попросил отца о помощи.

Разумеется, Эллиот хотел бы помочь сыну. В действительности сложившаяся ситуация вдохнула в Саварелла новые силы. Он чувствовал себя почти молодым, целыми днями грезя о Рамзесе Великом и о его эликсире, спрятанном среди ядов.

Не обращая внимания на привычную боль в ногах, Эллиот поднялся с удобного кресла, стоявшего возле камина. Подойдя к столу, он начал быстро писать:

Дражайшая Джулия, до меня дошли слухи, что ты появляешься в свете с гостем – другом твоего отца, как я полагаю. Мне было бы очень приятно познакомиться с этим джентльменом. Возможно, я смогу быть ему чем-либо полезен во время его пребывания в Лондоне, и мне не хотелось бы упускать такую возможность. Я хотел бы пригласить вас обоих завтра вечером на семейный обед…

На завершение письма ушло несколько минут. Эллиот запечатал конверт, отнес его в холл и положил на серебряный поднос, чтобы Уолтер, камердинер, завтра же доставил его адресату. Теперь можно и передохнуть. Разумеется, это именно то, чего ждет от него Алекс. Но Эллиот прекрасно сознавал, что сделал это не ради сына. Понимал он и то, что обед, если он, конечно, состоится, может причинить Алексу еще большую боль. С другой стороны, чем скорее Алекс поймет… Эллиот задумался. Он не знал, что именно Алекс должен понять. Знал только одно: его самого захватила медленно приоткрывающаяся тайна.

Эллиот с трудом доковылял до вешалки, взял свою тяжелую саржевую накидку и вышел на улицу. Перед домом стояли четыре автомобиля.

Он пробовал водить только «ланчию» с электрическим стартером, да и то прошло уже больше года с того момента, как он испытал это ни с чем не сравнимое удовольствие.

Эллиоту доставляло истинное наслаждение, что он может поступать по собственному усмотрению, не прибегая к услугам конюха, кучера, камердинера или шофера. Удивительно: такое сложное изобретение – а как упрощает жизнь человека!

Самым тяжелым оказалось усесться на переднее сиденье, но Эллиот справился с этим. Он нажал на педаль стартера, затем на газ – и вот он уже верхом на горячем жеребце, свободен как ветер и галопом несется по направлению к Мэйфейру!

Джулия взлетела по лестнице, пронеслась по коридору, вбежала в свою комнату и захлопнула за собой дверь. Какое-то время она стояла, прислонившись к косяку и закрыв глаза Джулия слышала, как где-то возится Рита, чувствовала запах свечей, которые горничная уже зажгла возле ее постели. Этот романтический обычай в их доме сохранился с давних пор: его ввели задолго до того, как появилось электрическое освещение, потому что от запаха, распространяемого газовыми светильниками, у Джулии всегда болела голова.

Она не могла думать ни о чем, кроме как о случившемся. То, что произошло, заполнило ее разум целиком, без остатка. У Джулии не было сил ни здраво осмыслить произошедшее, ни оценить его. Ощущение близости чего-то невероятного осталось единственным ее чувством. Нет, не единственным! Ее физически тянуло к Рамзесу, но эта тяга причиняла невыносимую боль.