29  

– Ну, – сказала Жанна, – в этом я не так уж уверена. Скажу больше, почти уверена в обратном.

Это были ее первые слова с начала разговора.

– Я член городского совета. Нам пришлось недавно решать сходную проблему. Завещание отца-еврея, который лишил наследства дочь за то, что она вышла замуж за торговца-христианина, было изменено.

Абигейл и Йозеф подняли голову.

– Изменить завещание отца… – прошептал Жак, потрясенный этим последним ударом, нанесенным покойнику.

– Жак, – сказала Абигейл, – мое решение принято.

Она впервые назвала брата этим именем.

– Всего десять лет назад никто бы не посмел… – начал он.

Мир, иными словами Париж, изменился, и Жанна действительно чувствовала это. Похоже, что после дела Пет-о-Диабль[11] люди осмелели.

– Ты не хочешь взять меня к себе? – спросила Абигейл. Он накрыл ладонью ее руку.

– Не говори таких вещей.

– Ты не хочешь взять Йозефа?

– Когда я уходил из дому, мне хотелось похитить вас обоих.

– Что ж, я перейду в христианство… – сказала она.

– И я тоже, – заявил Йозеф. Жак вскрикнул.

– Ты хочешь, чтобы наследство досталось дяде? – спросила Абигейл.

– Нет! Но такой процесс вызовет скандал! – воскликнул Жак. – Все узнают, что…

– Скандала не будет, – вмешалась Жанна. – Я сделаю так, чтобы никто ничего не узнал. И прошение будешь подавать не ты, а Абигейл.

Три головы повернулись к ней. И Жак вспомнил, что у нее имеются особые связи во дворце Турнель.

– Но чтобы процесс мог состояться, вам, Абигейл и Йозеф, необходимо креститься.

Она встала.

– Мертвецы не должны тащить за собой живых, – сказала она, прежде чем спуститься в лавку.


Через день после своего прихода в дом на улице Бюшри Абигейл и Йозеф были окрещены. За это время Жанна успела побывать у короля и добилась, чтобы новообращенные также носили фамилию де л'Эстуаль и чтобы суд рассмотрел их дело при закрытых дверях.

В церкви Сен-Северен отцу Мартино пришлось подогревать лед, чтобы получить воду для обряда.

– Дочь моя, – с улыбкой сказал он, – я вижу в этом символ: вы растапливаете лед сердец.

В тот же вечер, когда Франсуа ушел спать, Жанна подарила Абигейл и Йозефу меховые шубы и попросила принести плащи, в которых они пришли. Те с некоторым удивлением поднялись за ними. Когда брат с сестрой вернулись, Жанна энергично мешала поленья под задумчивым взором Жака. Она взяла у них плащи.

– Я сожгу эту одежду, – сказала она им. – На ней знаки рабства, в которое ввергли вас христиане. Мне оно так же ненавистно, как и вам. Все мы дети Господа. Как мне вы брат и сестра, потому что вы брат и сестра Жака, так и Господу вы дети, а Господь один.

Они выслушали ее в молчании. Она бросила в огонь плащи один за другим. Они смотрели, как горит их одежда, почти безучастно. Когда с этим было покончено, Жак налил всем вина.

– Теперь, – объявила в заключение Жанна, – вы можете везде ходить свободно.

Вскоре они нанесли визит адвокату, которого Жанна знала по своей работе в городском совете.

Судебное решение было вынесено за десять дней до Рождества.

Жанна только что отпраздновала свой двадцать второй день рождения.

Итак, Илию Штерна уведомляли, что по решению суда он должен передать своей племяннице Абигейл и своему племяннику Йозефу наличные, долговые обязательства и проценты, оговоренные в завещании его брата Исидора. Опекуном Йозефа будет барон Жак де л'Эстуаль, проживающий на улице Бюшри. Все трое отправились к дяде, чтобы забрать наследство. Это было мужественным поступком, поскольку Илия не скрывал своего осуждения и горечи, но также и данью уважения дяде, ибо бесчеловечно было бы поручить такое дело судебному исполнителю.

На улицу Бюшри они вернулись с грустными лицами; можно было подумать, что в сундуке, привезенном ими на тележке, были не деньги, а останки Исидора Штерна.

Они пересказали то, что произошло во время этой короткой встречи.

– Стало быть, род моего брата пресекся, – сказал Илия.

Он упрекнул их в слабости натуры, не устоявшей перед деньгами. Жак прервал его:

– Деньги тут ни при чем. Есть человеческие чувства.

– Что ж, печальны времена, когда чувства берут верх над честью и долгом.

– А Жак ответил ему, что честь без счастья не более чем рабство, – подхватил Йозеф.

– Мы подарили ему три дома, – сказал Жак.

Затем они приступили к разделу наследства.


  29  
×
×