Алюмен. Книга первая. Механизм Времени

Отец Аввакум, в миру – Честной Дмитрий Семенович, сделал вид, что не расслышал. Воистину датчанин ударил в самое сердце! Вояки с копьями позавидовали бы меткости укола. Поглощен войной с Наполеоном, державный Петербург напрочь забыл о русской миссии. Миссионеры нищенствовали. Кое-кто спился. Отправление богослужений прекратилось за полным отсутствием богомольцев.

Способен ли священник, умирая от голода, заниматься ремонтом храма?

Начальник миссии, архимандрит Иакинф, всей душой обратился к изысканию средств. Человек недюжинной сметки, он занял деньги у ростовщиков, заложил часть церковной утвари и сдал одно из вверенных ему зданий под игорный дом. Это спасло миссию, но погубило отца Иакинфа. Градом посыпались доносы. Доносители из кожи вон лезли, усердствуя в наветах: архимандрит до смерти избил кучера, распутничал с певичкой, жестоко измывался над неизвестной старухой, которая скончалась на третий день...

«Он ведет в Пекине развратную жизнь, – писал иркутский генерал-губернатор Пестель, позднее отданный под суд за злоупотребления. – Бывает в театрах, трактирах и вольных домах, пьянствует и не исполняет своего долга...»

В итоге Святейший Синод определил архимандрита, как недостойного носить звание священнослужителя, лишил сана и оставил под строжайшим надзором в Валаамском монастыре. Не помогло даже заступничество князя Голицына. Лишь четыре года назад, когда Александра I сменил на престоле Николай I, ходатайство Министерства иностранных дел вернуло несчастного из ссылки.

Сейчас отец Иакинф жил в Петербурге, причислен высочайшим распоряжением к Азиатскому департаменту. Сам Пушкин хвалил его переводы китайской поэзии. А «Описание Пекина» с приложением плана города, переизданное во Франции, произвело фурор у читателей.

– Видите вон того молодца?

Желая сменить тему, отец Аввакум указал на великана с саблей, хорошо заметного из харчевни. Великан плясал в центре двора Вэй Бо. Другие ученики боялись к нему приближаться.

– Албазинец, из моих прихожан. Русская рота гвардии богдыхана. Крещен в прошлом году. Я часто вижу его в Успенской церкви. Рыдает во время службы. Такая чувствительная натура...

– Он не похож на русского.

– Бурят. Потомок пленников. В Албазине, когда китайцы взяли крепость, находилось много служивых бурятов...

Эрстед с равнодушием глядел на «чувствительную натуру». Воинские подвиги его вдохновляли мало. Он ждал, когда Вэй Бо закончит урок. Наставник обещал проводить Эрстеда в химическую лабораторию своего друга Лю Шэня. Не только «знахари» интересовали датчанина – секретаря Общества по распространению естествознания, созданного в 1824 году его братом, Хансом Христианом Эрстедом-старшим, – в Китае. Имелись и другие, не менее важные интересы, о которых он «забыл» поведать русскому миссионеру.

Осторожность давно стала второй натурой Эрстеда.

Да и зачем говорить, если тебя не слышат? Китайских химиков тут же произвели бы в алхимики. А значит, в шарлатаны. Отец Аввакум, милейший, в сущности, человек, был далек от науки – и мазал всех, как говорят в России, одним миром.

Зато албазинец внезапно привлек внимание Казимира Волмонтовича, неизменного спутника Эрстеда. До сего времени князь сидел за отдельным столиком, куря трубку. Сладкий, терпкий запах опиума, похожий на аромат свежего сена, разносился по харчевне. Это была уже пятая трубка, но на бледном лице князя не отражалось ничего.

Курильщикам опиума свойственны дрожь рук, сонливость или неестественная раздражительность. Волмонтович, напротив, оставался спокоен. Движения сохраняли точность, обычной своей выправки князь не утратил. Возможно, зрачки поляка и впрямь расширились. Но круглые черные окуляры, скрывая глаза, не давали узнать правду.

С кухни, беспокоясь, выглядывал хозяин.

Прогнать опасного лаовая он не решался. Ост-Индская компания благоденствовала, ввозя контрабандой свыше тридцати тысяч ящиков первосортного дурмана в год. Торговля шла на серебро, ценное для англичан. Жители Поднебесной отправлялись на рынок за мясом и овощами, неся мешки с медной мелочью – золота у них не было, а серебряные монеты без остатка уходили на наркотик.

Императорские указы-запреты никто не исполнял. Запах опиума висел над целыми кварталами. Но пекинцы все-таки не выставляли пагубную привычку напоказ, запираясь в тайных курильнях.

А гоноровый шляхтич плевать хотел на китайские церемонии.