Алюмен. Книга первая. Механизм Времени

Ей казалось, что все происходит во сне.

...она бежала.

Первые дни плавания едва не погубили девушку, расслабив безопасностью. «Красный лотос» двигался на запад, маневрируя между островами. Капитан много пил, команда бездельничала – попутный ветер делал за матросов половину работы. К Пин-эр никто не приставал с дурными намерениями. Ни с любовью, ни со смертью.

Море отделило ее от ину-гами.

Ночью четвертого дня, когда она стояла на палубе, мучаясь бессонницей, раздался вой. Пес-призрак несся по волнам, настигая корабль. Вскоре Пин-эр довелось отбиваться от вахтенного. Матрос был туповат. Плотские вожделения кипели в нем. Даже одержимый ину-гами, он никак не мог понять до конца: убивает он пассажирку или насилует?

Якобы поддавшись, Пин-эр позволила вахтенному навалиться на себя – и, упершись ему коленом в живот, внезапным броском отправила за борт. Ей везло: на палубе, кроме них, больше никого не было. Утром, недосчитавшись матроса, капитан пожал плечами. Похоже, на счету «Красного лотоса» хватало утопленников, спьяну бултыхнувшихся в воду.

Весь день, стоя на корме, она вглядывалась в морской простор. Не оставалось сомнений: мститель с ларцом-конурой отправился в погоню. На каком судне он плывет? Доберется ли до Китая?

Он отстанет, убеждала надежда. Он задержится на островке, свернет с полдороги, угодит в шторм... Наконец «Красный лотос» бросил якорь в порту Фучжоу. И надежда сгинула: теперь каждую ночь ину-гами охотился за своей жертвой.

Мститель находился где-то рядом.

Девушка изнемогла. Дважды ей повезло спастись от одержимых, ускользнув в лабиринтах города. Надвигался рассвет, и ину-гами спешил вернуться в ларец. Один раз она сумела обойтись без убийства. Один раз – не сумела. Ехать в Пекин? – безумие... Предположим, ей повезет живой добраться до столицы – как Пин-эр явится к отцу, зная, что по ее следу несется неумолимый призрак? Если ину-гами вселится в отца... в брата... кого-то из гвардейцев...

...она бежала, оставаясь на месте.

3

– Шнуры! Шнуры из пеньки!

– Циновки!

– Белый воск! Кому белый воск?

– Держи вора!

– Сита! Корзины! Ручные меленки!

Пин-эр, спотыкаясь, шла по рынку. Ей нечего было продавать; ей незачем – и не на что! – было покупать. Ела ли она? – кажется, да. Когда? – кажется, сегодня. Что? – какая разница... Жизнь – сплошное мучение. Наверное, когда стемнеет, она сама пойдет навстречу вою.

И не станет сопротивляться, кто бы ни напал.

– Фонари! Светят, сердце радуют!

– Кому гребни!

– Играю на флейте! Скрашу любовное уединение!..

Японца она увидела, когда тот выходил из чайной лавки. Опираясь на костыль, самурай нес холщовый мешок с чем-то тяжелым. В уши ударил вой. Нет, почудилось – лишь рыночный гам да брех обычных собак. И все же...

Так добыча узнает хищника – по запаху, по тени в листве.

Вздрагивая, словно юта, Пин-эр не могла оторвать взгляда от мешка. Ларец там. Причина всех бед – на дне. Никаких сомнений. В сердце, подсказывая, ворочался огненный комок. Девушка не сразу узнала японца, поглощена созерцанием мешка. Хотелось напасть, вырвать, сжечь проклятую конуру. Да, самурай, я сделала тебя хромым! Я унизила тебя! Я совершила кучу глупостей!

Но это же не повод...

Повод, сказал кто-то низким голосом шаманки. Такой же веский, как и повод ринуться вдогон рюкюсцу, который всего-навсего выбил шест у твоего отца. Один поступок стоит другого. Одна месть – другой.

Это справедливо.

К счастью, в отличие от ину-гами японец не обладал песьим нюхом. И не заметил слежки. Прячась, Пин-эр тенью проводила его на окраину города, к реке, где самурай снял для жилья крошечный домик. Надвигался вечер, следовало торопиться. Она не знала, что делать. Лихорадочно перебирала один вариант за другим. Мысли путались: девушкой овладевало безумие.

Не выдержала – бросилась в дом, как вниз головой с обрыва.

– Зачем!.. За что!.. Я больше не могу...

Исэ Нобутака сидел на бамбуковой циновке, неловко вытянув больную ногу. В доме было грязно. Пахло зверем, потным телом, кислой едой. Похоже, самурай давно не мылся. Он исхудал, осунулся. Щеки заросли неопрятной, клочковатой бородой. Объявись он сейчас на Утине, зайди в представительство клана Сацума, где еще недавно делал блестящую карьеру, – никто не признал бы прежнего, гордого, щеголеватого Исэ во вшивом оборванце.

Увидев Пин-эр, он задрожал всем телом.

– Ты!.. Ты явилась...

Они смотрели друг на друга, словно в зеркало. Месть пожирала обоих. Ину-гами, посадив двух людей на единую цепь, тащил и мстителя, и жертву к краю пропасти. Оказывается, настигать – ничуть не легче, чем удирать. Битвы с одержимыми изнурили Пин-эр, превратив в жалкое подобие человека. Близость к адской шкатулке ничуть не меньше измучила самурая.