КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ

Кстати, не поручусь с полной уверенностью, что толстый китаец, которого я видел в тот день, и мужчина с фотографии, имя которого Ван Гун, как мне теперь известно, одно и то же лицо. Но в первый же момент, когда я увидел фотографию, меня пронзило ощущение, что это лицо – именно лицо, а не халат, шапочка и хвостик, как у многих китайцев, – то самое, которое я видел у нас дома вскоре после исчезновения отца. И чем чаще я воспроизводил в памяти описанный инцидент, тем больше утверждался в мысли, что человек с фотографии – это китаец, приезжавший к нам тогда. Свое открытие я считаю исключительно важным, ибо оно способно пролить свет на вопрос о нынешнем местопребывании моих родителей и стать отправной точкой расследования, которым, как было сказано, я собираюсь вскоре заняться.

Глава 9

В происшествии, которое я только что описал, есть еще один нюанс, однако сомневаюсь, стоит ли упоминать о нем, поскольку не уверен в целесообразности этого. Я имею в виду поведение дяди Филипа в тот день, когда он старался успокоить маму на пороге нашего дома. Помню, как уже потом, в доме, он сказал: «Но ведь мы должны использовать любую возможность?» Нет ничего конкретного, на что можно было бы указать пальцем, однако иногда дети бывают чрезвычайно прозорливы и чувствительны к подобного рода неуловимым нюансам. Так или иначе, у меня сложилось впечатление, что в поведении дяди Филипа определенно было что-то странное. Не знаю почему, но у меня возникло ощущение, будто в той ситуации он оказался «не на нашей стороне»; что он был связан с толстым китайцем теснее, чем с нами; и даже – хотя, вполне вероятно, то была лишь моя фантазия – что они с толстяком обменялись особыми многозначительными взглядами, когда машина отъезжала от дома. Мне нечем подтвердить эти догадки, и более чем возможно, что я просто проецирую на прошлое восприятие событий, произошедших позднее.

Даже сегодня мне больно вспоминать, чем закончились наши отношения с дядей Филипом. Надеюсь, я достаточно ясно дал понять, что в течение многих лет почти боготворил его. Более того, в первые дни после исчезновения отца я даже думал, что не стоит так уж расстраиваться, поскольку дядя Филип может занять его место. Надо отдать мне должное, в конце концов я счел эту идею совершенно неуместной, но упоминаю о ней для того, чтобы показать, насколько близким другом был для меня дядя Филин и насколько естественным было то, что я, утратив бдительность, последовал за ним в тот день.

Говорю «утратив бдительность», потому что задолго до того последнего дня я начал следить за мамой со все возрастающим беспокойством. Даже когда она просила оставить ее одну, я не спускал глаз с комнаты, где она находилась, а также с окон и дверей, через которые могли проникнуть похитители. По вечерам я лежал в постели, прислушиваясь к ее шагам, и всегда держал под рукой свое оружие – палку с заостренным концом, которую дал мне Акира.

Однако чем больше об этом думаю, тем яснее становится: в то время я еще по-настоящему не верил, что мои страхи не напрасны. Уже то, что я считал заостренную палку оружием, пригодным для обороны от похитителей, и нередко засыпал, представляя, как сражаюсь с дюжинами ползущих вверх по лестнице захватчиков, сбрасывая их одного за другим вниз ударами своей палки, – уже одно это подтверждает: в то время мои страхи носили на удивление нереальный характер.

И сейчас нет никаких сомнений, что безопасность мамы сильно волновала меня; удивляло, что взрослые совсем ничего не предпринимали, чтобы защитить ее. Именно поэтому я не выпускал маму из поля зрения и никогда бы не утратил бдительности, если бы речь шла о ком-нибудь другом, а не о дяде Филипе.

Было солнечное ветреное утро. Помню, я смотрел из окна своей комнаты, как кружатся на лужайке перед домом листья, засыпая подъездную аллею. Вскоре после завтрака мама уединилась внизу с дядей Филипом, так что я мог ненадолго расслабиться, поскольку был уверен: пока она с ним, ничего плохого случиться не может.

Через некоторое время до меня донесся голос дяди Филипа – он звал меня. Я вышел на лестничную площадку, свесился через перила и увидел внизу маму и дядю Филипа. Впервые за последние несколько недель я почувствовал в их настроении нечто ободряющее, словно они только что услышали веселую шутку. Парадная дверь была приоткрыта, и на пол падала длинная полоска солнечною света. Дядя Филип сказал: