КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ

– А у меня есть лента для волос, которая идеально подходит к нему. Она прибудет в сундуке.

Между тем в один прекрасный день я получил письмо из компании по грузовым перевозкам с извинениями за утерю сундука. Компания предлагала компенсацию. Когда я сообщил об этом Дженнифер, она посмотрела на меня долгим взглядом, потом беззаботно рассмеялась и сказала:

– Что ж, в таком случае нам с мисс Гайвенс придется отправиться в чрезвычайно разорительный поход по магазинам.

Поскольку два или три дня она по-прежнему не выказывала никаких признаков расстройства из-за потери, я решил, что должен с ней поговорить, и однажды после завтрака, заметив ее в саду, вышел к ней.

Утро выдалось солнечным и морозным. Сад мой невелик даже по городским меркам, но красиво распланирован и, несмотря ни на что, даст приятное ощущение уединения. Когда я вышел из дома, Дженнифер бродила по лужайке с игрушечной лошадкой в руке, изображая, будто та скачет по верхушкам кустов. Помню, я подумал, что роса может испортить лошадку, и хотел было предостеречь Дженнифер, но потом подошел и просто сказал:

– Не повезло нам с твоими вещами. Ты отнеслась к неприятности потрясающе спокойно, но, наверное, для тебя это было большим ударом.

– О!… – воскликнула она, беззаботно продолжая играть с лошадкой. – Это действительно было немного неприятно. Но на деньги, которые выплатят, можно купить много других вещей. Мисс Гайвенс сказала, мы пойдем по магазинам во вторник.

– И все же я считаю тебя исключительно мужественной девочкой. Но знаешь, нет нужды делать вид, будто тебе все равно. Ты понимаешь, о чем я говорю? Если тебе хочется немного расслабиться и погоревать, не стесняйся этого. Ни я, ни, уверен, мисс Гайвенс тебя не выдадим.

– Да все в порядке. Я вовсе не расстроена. В конце концов, это ведь всего лишь вещи. Если теряешь маму и папу, разве стоит огорчаться из-за вещей?- Она коротко рассмеялась.

Насколько я помню, то был один из немногих случаев, когда Дженнифер говорила о родителях.

– Наверное, и впрямь не стоит, – согласился я и пошел обратно в дом, но на полпути обернулся и добавил: – Знаешь, Дженни, я все же не уверен, что это правильно. Ты могла сказать это кому угодно, и тебе поверили бы. Но я, видишь ли, знаю, что это не так. Когда я приехал из Шанхая, веши, которые прибыли вместе со мной в моем сундуке, эти вещи были мне дороги по-особому. И остаются таковыми.

– Ты мне их покажешь?

– Показать их тебе? Но ведь для тебя они ничего не значат.

– Я люблю китайские вещички и хотела бы на них посмотреть!

– По большей части это, собственно, даже и не китайские вещички, – ответил я. – Понимаешь, я всего лишь хочу сказать, что для меня мой сундук был чем-то особенным. Если бы он пропал, мне было бы очень жаль.

Она пожала плечиками и прижала лошадку к щеке.

– Мне тоже было жаль. А теперь вес прошло. В жизни нужно смотреть только в будущее.

– Да. Кто бы это тебе ни сказал, он был в определенном смысле прав. Ладно, как хочешь. Забудь про свой сундук, но помни… – Я внезапно замолчал, не зная, что именно сказать.

– Что – помни?

– Да нет, ничего. Просто помни: если тебе захочется поделиться со мной чем-нибудь, что тебя тревожит, я всегда рядом.

Хорошо, – весело ответила она.

По дороге к дому я оглянулся и увидел, что она снова бродит по саду, заставляя лошадку совершать воображаемые прыжки в воздухе.

Дать Дженнифер подобное обещание отнюдь не было проявлением легкомыслия с моей стороны. В тот момент я был искренне готов исполнить его, к тому же со временем моя привязанность к Дженнифер только возросла. Но вот настал день, когда я собирался ее покинуть, и теперь даже не знаю, насколько долгой окажется наша разлука. Вполне вероятно, я преувеличиваю зависимость Дженнифер от меня. Более того, если все пойдет хорошо, я могу вернуться в Лондон еще до начала ее следующих школьных каникул, так что она не успеет толком заметить моего отсутствия. И тем не менее вынужден был сообщить мисс Гайвенс, когда она вчера вечером без всяких эмоций спросила меня об этом, что моя поездка может продлиться гораздо дольше. Эта неопределенность свидетельствует о моих жизненных предпочтениях, и, уверен, Дженнифер не замедлит сделать выводы. Какую бы бодрую гримаску она ни изобразила, я-то знаю, что она воспримет мое решение как предательство.

Нелегко объяснить, как я к этому пришел. Могу лишь сказать, что это началось несколько лет назад – задолго до появления в моем доме Дженнифер. Меня начало посещать смутное ощущение, будто некоторые люди осуждают меня, но я пытался побороть его. Забавно: эта мысль возникала у меня чаще всего в обществе тех, кто наверняка больше других ценил мои успехи. Скажем, беседуя за ужином с каким-нибудь государственным деятелем, полицейским чином или даже с клиентом, я бывал неприятно поражен холодностью рукопожатия, незначительной репликой, оброненной меж любезностей, вежливой глухотой собеседника именно в тот момент, когда я ожидал бурных изъявлений благодарности. Дошло до смешного: в подобных случаях я принимался лихорадочно вспоминать, не обидел ли когда-либо ненароком этого человека, но в конце концов пришел к выводу, что такая реакция связана с общим восприятием моей персоны.