КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ

Уже давно стемнело, когда я нашел его в тускло освещенном вестибюле отеля. Мы не виделись со школы, и меня поразило, каким он стал тучным и потрепанным. Но я постарался ничем не выдать своего удивления, мы тепло поздоровались.

– Забавно, – сказал он, похлопывая меня по спине. – Вроде бы прошло не так много времени, но в каком-то смысле кажется, что миновала целая эпоха.

– Это правда.

– Знаешь, – продолжал он, – я недавно получил письмо от Эмерика Датчанина. Помнишь его? Я много лет ничего о нем не слышал! Кажется, сейчас он живет в Вене. Старина Эмерик. Неужели не помнишь?

– Помню, конечно, – ответил я, хотя в голове моей всплывали лишь неясные воспоминания об этом мальчике. – Добрый старый Эмерик.

В течение получаса Морган болтал без умолку: оказалось, что сразу после Оксфорда он отправился в Гонконг, затем, одиннадцать лет назад, получив место в «Жарден Матисон», переехал в Шанхай. Потом Морган вдруг прервал изложение своей биографии и заметил:

– Ты и представить не можешь, сколько у меня хлопот с шоферами с тех пор, как началась эта передряга. Один был убит в первый же день японских обстрелов. Я нашел другого, который оказался бандитом. Он все время исчезал по своим долам, и его днем с огнем нельзя было найти, когда требовалось куда-нибудь ехать. Однажды он прибыл за мной в Американский клуб в рубашке, перепачканной кровью, – не своей, как я догадался, – и при этом даже не извинился! Типичный китаец. Это было последней каплей, переполнившей мое терпение. Потом я нанимал еще двоих. Те, как выяснилось, совсем не умели водить машину. Один из них в конце концов врезался в рикшу и весьма серьезно покалечил беднягу. Тот, что служит у меня теперь, не намного лучше, поэтому давай скрестим пальцы и будем надеяться, что он довезет нас целыми и невредимыми.

Я не стал задумываться над последней фразой Моргана, потому что, насколько мне помнилось, мы не договаривались ехать в этот вечер куда-нибудь еще. К тому же он без всякой паузы перешел к рассказу о трудностях, которые переживал отель: гостиная, где мы сидели, по его утверждению, не всегда была так тускло освещена, просто с началом войны перестали поступать лампочки с чапейских фабрик; здесь еще ничего, а в других помещениях постояльцы вообще вынуждены передвигаться в кромешной тьме. Кроме того, Морган обратил мое внимание, что по крайней мере трое музыкантов оркестра, расположившегося в дальнем конце гостиной, не играли на своих инструментах.

– Это потому, что на самом деле они – носильщики. А настоящие музыканты либо сбежали из Шанхая, либо убиты. Тем не менее они честно стараются изображать музыкантов.

Теперь, когда Энтони указал на них, я увидел, что старались они из рук вон плохо. Один выглядел так, будто ему смертельно надоело держать смычок на струнах скрипки; другой стоял, совершенно забыв, что у него в руках кларнет, и, разинув рот, глазел на настоящих музыкантов. Только после того, как я выразил восхищение осведомленностью Моргана по части закулисной жизни отеля, он сообщил мне, что переехал сюда больше месяца назад, сочтя свою квартиру «расположенной слишком близко к линии огня, чтобы оставаться комфортабельной». Когда же я пробормотал что-то сочувственное насчет того, что ему пришлось покинуть свой дом, настроение у него мгновенно переменилось, и я впервые заметил на его лице печаль, напомнившую о несчастном и одиноком мальчике, какого я знал в школе.

– В любом случае эта квартира мало напоминала настоящий дом, – признался он, уставившись в свой бокал. – Я – да несколько приходящих слуг. В сущности, то была лишь жалкая конура. В некотором роде война стала для меня удобным предлогом, чтобы сбежать оттуда. Вся мебель там была китайской – негде даже уютно расположиться. Как-то завел себе певчую птичку, так она сдохла. Здесь мне лучше. И поилка под рукой. – Опустошив свой бокал, Энтони взглянул на часы и добавил: – Что ж, не будем заставлять их ждать. Машина у входа.

В манерах Моргана была некая небрежная настойчивость, которой, казалось, невозможно противиться. А помимо того, я тогда еще не освоился в городе и привык, что хозяева постоянно возили меня с одного мероприятия на другое. Итак, я последовал за Морганом на улицу и вскоре уже сидел рядом с ним на заднем сиденье автомобиля, двигавшегося по запруженным людьми улицам Французской концессии.

В первые же минуты нашего путешествия водитель едва не столкнулся со встречным трамваем, и я ожидал, что Морган опять заведет свою песню о проблемах с шоферами. Но он был задумчив и молча смотрел на проплывавшие мимо неоновые вывески и китайские флаги. Лишь однажды, когда я, попытавшись выяснить, куда мы, собственно, едем, спросил: «Как ты думаешь, мы не опоздаем?» – он взглянул на часы и рассеянно ответил: «Они так долго ждали тебя, потерпят еще несколько минут. Тебе все это, должно быть, кажется странным».