КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ

– Спасибо, Кристофер, – прошептала она. – Благодарю, что вы согласились. Я вдруг почувствовала себя совсем по-другому. Но теперь вам лучше уйти, пока нас никто не заметил вместе. Ну идите же!

Глава 17

В тот вечер, ложась спать, я пребывал в некотором смятении, но проснулся на следующее утро с ощущением снизошедшего на меня покоя, словно с моих плеч сняли тяжкий груз, и, когда, одевшись, снова подумал о неожиданном повороте в своей судьбе, испытал заметное волнение.

Большую часть того утра припоминаю смутно. Отчетливо помню лишь, что мною овладела мысль в оставшееся время сделать как можно больше из запланированного на следующие несколько дней и что поступить иначе представлялось мне непорядочным. Очевидная нелогичность подобной позиции почему-то не смущала меня, и после завтрака я с небывалым рвением принялся за работу: носился вверх-вниз по лестницам, понукая шоферов, ездил куда-то по запруженным людьми улицам. И хоть сегодня это кажется бессмысленным, должен признать, что, садясь за обеденный стол вскоре после двух часов дня, я испытывал немалую гордость опою, что в какой-то мере выполнил большую часть намеченного.

И в то же время, оглядываясь назад, я с изумлением понимаю, что оставался при этом на удивление отстраненным от всех своих дел. Пока метался но международному сеттльменту, беседуя со множеством наиболее известных горожан, в глубине души я потешался над серьезностью, с какой они старались отвечать на мои вопросы, над их жалкими потугами помочь мне. Потому что на самом деле, чем дольше я пребывал в Шанхае, тем больше презирал так называемых лидеров местного сообщества. Почти каждый день мне открывались новые факты, свидетельствовавшие в лучшем случае об их нерадивости и коррумпированности. В то же время ни разу со времени приезда сюда я не встретился с выражением честною стыда, с признанием тою, что, если бы не увиливание от своих обязанностей, не политическая близорукость, а зачастую и просто бессовестное поведение ответственных лип, кризис никогда не достиг бы нынешнего уровня.

В какой-то момент я оказался в клубе «Шанхай» на встрече с тремя известными представителями местной элиты и, лишний раз убедившись в их пустом самомнении, в том, что они начисто отрицают свою вину в нынешнем заслуживающем сожаления развитии событий, испытал радостный подъем оттого, что мне больше никогда не придется общаться с подобными людьми. В такие минуты мне казалось, что я принял верное решение, что убеждение, разделявшееся здесь, судя по всему, всеми и каждым – будто за разрешение этого кризиса я один несу всю полноту ответственности, – не только необоснованно, но и заслуживает крайнего презрения. Я воображал, какое изумление – а потом гнев и паника – отпечатается на липах этих людей, когда они узнают о моем исчезновении. И надо признать, мысль об этом приносила большое удовлетворение.

Позднее, во время обеда, я поймал себя на том, что вспоминаю последнее свидание с Дженнифер в тот солнечный день в ее школе. Мы смущенно сидели в креслах в гостиной, солнце играло на дубовых панелях, и в окне за спиной Дженнифер я видел заросшую травой лужайку, спускающуюся к озеру. Я уже говорил, что девочка молча слушала, когда я пытался объяснить ей необходимость своего отъезда и необыкновенную важность работы, предстоявшей мне в Шанхае. Время от времени я делал паузы, ожидая ее вопросов или по крайней мере каких-нибудь замечаний. Но всякий раз она лишь серьезно кивала и ждала продолжения. В конце концов, сообразив, что начинаю повторяться, я спросил:

– Ну, Дженни, что скажешь?

Не знаю, чего я ожидал, но, посмотрев на меня еще несколько секунд без всякого гнева, она ответила:

– Дядюшка Кристофер, понимаю, от меня мало пользы, но это потому, что я еще мала. Как только стану старше, а это уже скоро случится, я буду помогать тебе. Я смогу тебе помочь, обещаю. А ты, пока будешь в отъезде, помни обо мне, пожалуйста. Помни, что я здесь, в Англии, и что я буду помогать тебе, когда ты вернешься.

Это было не совсем то, чего я ожидал, и, хотя после приезда в Шанхай нередко раздумывал над ее словами, я все еще не совсем понимаю, что она хотела дать мне понять в тот день. Неужели, несмотря на все сказанное мной, она не верила в успех моей миссии? Неужели думала, что мне придется, вернувшись в Англию, еще много лет продолжать трудиться над ее выполнением? Впрочем, скорее всего то были просто слова смущенного ребенка, изо всех сил старавшегося не выдать своего огорчения, и бессмысленно подвергать их глубокому анализу. Однако, сидя в тот день за обедом в ресторане отеля, я снова поймал себя на том, что думаю о нашей последней встрече.