Призрак дома на холме

Она закрыла глаза и поймала себя на том, что произносит беззвучно: «Стой, послушай, ты узнаешь, как поет твой верный друг. Брось напрасные скитанья, все пути ведут к свиданью…»

— О да, дорогая, — сказала Теодора. — Я не знаю, как тебе это удалось.

«Это знают дед и внук».

— Не глупи, — ответила Элинор. — Позови Люка и доктора.

— Зачем? Разве это не задумывалось как маленький сюрприз для меня? Только для нас двоих.

Вырвавшись из рук Элинор, которая пыталась не пустить ее в комнату, Теодора подбежала к шкафу, распахнула дверцу и заплакала от злости.

— Моя одежда, — причитала она. — Моя одежда.

Элинор решительным шагом вернулась к лестнице.

— Люк! — сказала она, перегнувшись через перила. — Доктор!

Звала она негромко и старалась не сорваться, но в следующее мгновение раздался стук уроненной на пол книги и быстрые шаги. Элинор смотрела, как доктор и Люк бегут к лестнице, видела их испуганные лица и думала, до чего же все они постоянно напряжены, даже когда выглядят спокойными, каждый только и ждет крика о помощи; разум и понимание нисколько не облегчают дела.

— Тео, — сказала Элинор, как только мужчины поднялись. — Она в истерике. Кто-то… что-то перемазало ее спальню красной краской, и она рыдает над своей одеждой.

Я не могла изложить мягче, мелькнуло в голове. Могла ли я изложить мягче? — спросила себя Элинор и поняла, что улыбается.

Теодора по-прежнему громко всхлипывала и пинала дверь гардероба в приступе ярости, которая могла бы показаться комичной, если бы не окровавленная желтая блузка у нее в руках; остальная одежда была сорвана с плечиков и мятой перепачканной грудой валялась на дне шкафа.

— Что это? — спросил Люк доктора.

Тот покачал головой.

— Я бы поклялся, что кровь, но чтобы добыть столько крови, надо… — Он осекся.

С минуту они стояли молча, разглядывая надпись «НА ПОМОЩЬ ЭЛИНОР ВЕРНИСЬ ДОМОЙ», намалеванную кривыми красными буквами над кроватью Теодоры.

На сей раз я готова, сказала себе Элинор.

— Надо ее отсюда забрать. Отведите ее ко мне.

— Моя одежда испорчена, — пожаловалась Теодора доктору. — Видите мою одежду?

Запах был чудовищный, от букв по обоям разбегались потеки и кляксы. Дорожка капель вела от стены к гардеробу — возможно, она-то и заставила Теодору заглянуть туда в первую очередь. Посреди зеленого ковра расплылось неправильной формы пятно.

— Какая гадость, — сказала Элинор. — Пожалуйста, отведите Тео в мою комнату.

Люк и доктор вдвоем убедили Теодору пройти через ванную в смежную спальню, а Элинор, глядя на красную краску («Это должна быть краска, — сказала она себе, — просто обязательно должна, что еще это может быть?»), спросила: «Но зачем?» — и уставилась на послание. Здесь лежит тот, чье имя начертано кровью,^[10] изящно подумала она, может ли быть, что сейчас я выражаюсь не вполне ясно?

— Она успокоилась? — спросила Элинор, когда доктор снова вошел в комнату.

— Скоро успокоится. Думаю, мы временно поселим ее у вас. Вряд ли после такого она захочет здесь ночевать. — Доктор улыбнулся немного устало. — И, думаю, не скоро она отважится сама открыть какую-нибудь дверь.

— Наверное, ей придется взять мою одежду.

— Наверное, да, если вы не против. — Доктор взглянул на нее с любопытством. — Второе послание встревожило вас меньше первого?

— Слишком уж это глупо, — сказала Элинор, пытаясь разобраться в собственных чувствах. — Я как раз стояла, смотрела и думала: «Зачем?» Это как шутка, которая никого не смешит. Я должна была напугаться куда сильнее и не напугалась, потому что это чересчур страшно — по-настоящему так не может быть. И я все время вспоминаю Тео с ее красным лаком… — Она хихикнула. Доктор пристально взглянул на нее, однако Элинор продолжала: — Понимаете, ничего бы не изменилось, будь это просто краска. — Я говорю без умолку, подумала она, незачем столько объяснять. — Может, я потому все так несерьезно восприняла, что Тео принялась рыдать из-за одежды и обвинила меня, будто я написала свое имя во всю стену. Может быть, я привыкла, что меня во всем винят.

— Никто вас ни в чем не винит, — ответил доктор, и Элинор почувствовала в его тоне укоризну.

— Надеюсь, моя одежда ее устроит, — сказала она едко.

Доктор оглядел комнату, опасливо тронул пальцем букву на стене и ногой отодвинул желтую Теодорину блузку.

---

10 Перифраз эпитафии, сочиненной Китсом для самого себя: «Здесь лежит тот, чье имя начертано на воде».