Рубашка

– Саня, не огорчайся! – Макс подсел ко мне на соседний барный стул, обнял меня за плечи. – Ну чего ты скис? Завтра, а точнее уже сегодня, всё будет хорошо! Не грусти. Тебе что, эти ребята не нравятся? Да забудь ты про них. Нормальные ребята. Чего-то продали удачно или купили. Мудаки, конечно! Но нормальные, весёлые.

– Я больше пить не буду! – решительно сказал я.

– Конечно нет! Тебе нельзя! Тебе нужно будет за мной приглядеть. А я ещё выпью!

– Хоть бы твой боксёр поскорее уже проиграл! – заявил я и понял по тому, как я это говорил, что мне точно уже хватит.

– Почему это? Саня, это не по…

– Макс, я твою бороду видеть уже не могу!

– А я знаю! Но пусть это будет самым большим огорчением в жизни! А знаешь, Саня, какой самый грустный вид спорта в мире?

– В смысле?

– Ну самый грустный во всех смыслах!

– Для кого самый грустный? Для спортсменов или зрителей?

– Для всех! И для тех и для других.

– Бобслей!

– Ты чего такое говоришь? Бобслей – это весело!

– Тогда спортивная ходьба на большую дистанцию.

– Ты ничего не понимаешь вообще! Там много людей идёт, это раз! Во-вторых, они идут из пункта А в пункт Б, то есть, есть какое-то перемещение в пространстве, дорога, путь, смысл. И зрителям хорошо. Мимо них прошли спортсмены, они посмотрели на них две минуты и всё! Не-е-е! Другой вид спорта! Подумай.

– Не знаю, отстань, Макс!

– Самый грустный вид спорта – это женское одиночное фигурное катание! Сколько бы эта молодая и красивая женщина ни каталась по льду, сколько бы страстно ни вытягивала вперёд руки, сколько бы ни выгибалась, ни крутилась бы… всё равно никто к ней не выскочит, не обнимет! Так она и останется одна на льду. Видишь! Грустно, а ещё символично!

– Сам додумался? – спросил я Макса.

– Нет, по радио услышал. Саня! Ну кто ещё мог такую глупость придумать? Ну, конечно, сам! Только что придумал, чтобы тебя рассмешить. Неплохо, правда?

– Супер! Конечно, женское одиночное катание! Она старается, молодая, красивая, – и всё бесполезно! Точно! Вот мужское одиночное катание – это невесело, но как-то не так безнадёжно, правда. Во-первых, мужика не так жалко, во-вторых, оно как-то вообще в мужской природе заложено быть одному, а в-третьих, совершенно…

– Саня, прекрати! С тобой вообще разговаривать нельзя. Ну пошутил я, пошутил! А ты уже и начал! Ты лучше представь себе, какое сильное зрелище было бы парное мужское фигурное катание! Интересно только, они бы в одинаковых костюмах выступали или в разных…

В этот момент краснодарцы заорали! Вообще-то они оказались хорошими ребятами, только матерились чересчур много, а так…

Максов боксёр упал и больше не вставал. Краснодарские парни орали, люди в телевизоре бесновались, Макс размахивал руками, а я сидел и молча улыбался.

– Саня! Ты видел мой портфель?

– Зачем тебе?

– Там бритва у меня…

– Ты его в гардероб сдал.

– Точно! – сказал Макс и пошёл в сторону гардероба.

Он изобразил на лице такое несчастье!.. Я подошёл к парням, которые смотрели ему вслед.

– Ребята! Что вы делаете?! Для него эта борода… как я не знаю что! Он же её каждый день чешет, подстригает! Куда он свои гребешки и ножницы специальные денет? Остановите его! Давайте я за всё заплачу, а бороду ему оставьте. Догоните его!

Парни растерялись…

– Да мы говорили ему, мол, брось, – сказал самый толстый и вспотевший. – А он – нет и всё. Молодец!

– Нам тоже жалко! Но если поспорили, значит поспорили, бля! Не мужики, что ли? – сказал другой.

– Твой Максим, он молодец! А мы заплатим за всё, проблемы-то нету! – сказал третий.

«Действительно мудаки, – подумал я, – но нормальные. Макс прав, как всегда. А они пусть платят!»

22

Макс вернулся минут через десять. Хорошо, что он вернулся, а то я уже не мог больше слушать краснодарцев с их южнорусским акцентом и беспрерывными обсуждениями всех женщин, которые мелькали в телевизоре или находились вокруг нас в клубе, включая официанток и менеджеров. Обсуждались их внешние данные и строились смелые предположения… как та или иная предпочитает… и с какой что лучше делать…

Макс появился насупленный и с поникшим взглядом. Он ужасно изменился. Оказывается, я успел привыкнуть к его бороде. Он порезался в нескольких местах и приклеил на эти места кусочки туалетной бумаги. Макс покраснел и изображал горе. Но я-то видел, что он покраснел от напряжённой борьбы с нестерпимым желанием расхохотаться. Но Макс держался!