Герой иного времени

На лицах моих друзей (как, верно, и на моем) появилось то детское выражение ожидания и готовности разочароваться, какое возникает даже у немолодых, битых жизнью людей в ожидании подарка.

С видом волшебницы иль нынешнего деда Мороза (о котором в те годы, кажется, еще не слыхивали), Дарья Александровна запустила руку под крышку.

— Это, Платон Платонович, вам.

И достала прямоугольный сверток в пестрой обертке с золотыми наклейками.

— «Гавана»? Настоящая?! — У капитана изо рта выпала вечная палочка. — Боже мой! Но откуда? Они ведь запрещены к продаже!

Он не мог поверить своему счастью — и мял сигары, и нюхал. Даже позабыл сказать «спасибо».

— Да, это из конфискованной контрабанды. Жандармский офицер, помощник отца, принес по моей просьбе… А это, Прохор Антонович, вам. Сорваны на вершине Каратау на рассвете. Я посылала самого исполнительного из наших лакеев.

Она передала доктору заткнутую пробкой склянку, в которой лежало несколько невзрачных белых цветков.

— Акчой?! — пролепетал потрясенный Кюхенхельфер. — Да еще с капельками росы?! Не может быть! Вы колдунья!

Я с трепетом ждал, какой дар достанется мне. Будет он свидетельством всего лишь дружбы или, быть может, чего-то большего?

В руках Дарьи Александровны оказался позвякивающий чем-то металлическим сверток в шелковом чехле.

— Это дагестанской работы кольчуга. Очень легкая.

Я взял рубаху переливчато-мерцающего сплетения, действительно оказавшуюся не тяжелее куртки из толстой шерсти. В горле у меня встал ком, когда она продолжила:

— Отец сказал, что вы горячи и честолюбивы. Что в грядущем походе наверняка полезете в самое пекло. Я не прошу вас, Григорий Федорович, поберечься — знаю, что бесполезно. Но, умоляю, по крайней мере наденьте этот доспех. Я ничего в подобных вещах не смыслю, но мне сказали, что при невероятной легкости он как-то необычайно прочен. Убережет не только от шашки, но и от пули.

От окна подошел заинтересовавшийся Галбаций, пощупал кольчугу и сказал что-то по тону вроде бы одобрительное, но потом покривился и сплюнул.

— Что он? — затревожилась Даша. — Иль меня обманули и вещь нехороша?

— Он говорит, что это настоящая джугурта, — перевел Никитин. — У самого Хаджи-Мурата такая же. А плюнул, потому что ненавидит ХаджиМурата.

— А-а…

Дарительница успокоилась, я же в тот миг боялся только одного — что от переполняющих меня чувств могу разрыдаться. Она тревожится обо мне! Она говорила с отцом, и тот аттестовал меня храбрецом! Это ль не счастье?

— Мое сердце будет защищено от вражеской стали, но не от иной опасности… — тихо сказал я, наконец придумав фразу, показавшуюся мне очень ловкой.

Но Даша не услышала. Она со смущением и волнением глядела на Никитина.

— Я знала, что такому человеку, как вы, угодить подарком трудно. Но, надеюсь, этот придется вам по душе…

Не из корзины, а из выреза платья она достала узкий конверт, должно быть сохранивший тепло ее тела.

— Пользуясь привилегией дочери командующего, я прошу здешнего почтмейстера вскрывать при мне мешок с почтой — люблю находить там письма от своих петербургских друзей. И вот сегодня увидела там письмо, адресованное вам. Если б я его не выудила, оно ушло бы в форт Заноза…

Взглянув на мелкий, красивый почерк, которым был написан адрес, Олег Львович изменился в лице. Молча он взял конверт, быстро разрезал его и отложил, а с листком отошел в сторону.

Мне стало любопытно, кто это ему пишет. Из-за кого позабыл он всегдашнюю свою вежливость? Конверт лег на стол так, что, скосив глаза, я мог прочесть имя и адрес отправителя: «Г-жа А. С. Незнамова, дом купца Зоона в Чистом переулке что в Арбатской части». Женщина? Интересно…

— Вы в самом деле колдунья? — Доктор пытливо, будто невиданное растение, разглядывал Дарью Александровну. — Откуда вы догадались, что именно нужно дарить людям, которых вы не знали?

Она бросила на меня смеющийся взгляд, я с невозмутимым видом молчал. Давеча, расспрашивая меня о Никитине и его приятелях, она узнала и про сигары, и про цветок акчой, и про то, что Олег Львович никаких особенных пристрастий не имеет. Однако выдавать Дашу я не собирался.

— Все женщины в той или иной степени колдуньи, — ответила она. — Но я не закончила. Остался еще один ваш друг.

И повернулась к горцу. Тот, полюбовавшись кольчугой, вновь сел на подоконник и перестал обращать внимание на происходящее в комнате.