Герой иного времени

— Если она заболеет и умрет, мы будем не виноваты — на то воля Аллаха.

— Девочка, слава Всевышнему, здорова, — ответила нана и стала смотреть на мужа.

— Можно насыпать ей в молоко тертой травы хаффар. От нее лихорадка, как от сильной простуды. Девочка два или три дня поболеет, потом умрет. Никто не догадается. Так будет дешевле и безопаснее. Мы потратимся только на пышные похороны. Ты разорвешь на себе платье и раздерешь себе лицо. Я посыплю голову пылью.

Все так же спокойно улыбаясь приемной дочери, нана сказала:

— Если девочка вдруг заболеет и умрет, я ночью вырежу твое черное сердце и брошу его нечистым собакам. Запомни это, Рауф-бек.

Аталык обнажил свои белые, острые зубы, расхохотался:

— Я пошутил, женщина. А ты поверила.

Потом поманил Зару и дал ей турецкий лукум, каким ее лакомили только по праздникам.

Совсем не испугалась она того разговора. Наоборот, обрадовалась. Если аталык ее отравит, не придется ждать неизвестно сколько, пока Назифа исполнит свое обещание. Известно, как тяжко усопшим душам дается обратная дорога в этот мир. А так Зара сама заявится к своей подруге.

Сиживая над обрывом в одиночестве, она уж подумывала, не спрыгнуть ли ей вниз. Но не стала, потому что это харам. Лишать себя жизни правоверным можно только в одном случае: чтоб не попасть к врагам в плен. А кто своевольно себя убил, тому гореть в аду. Там с Назифой не встретишься. Была другая мысль: не нарочно сорваться, а по-честному — как Назифа. Аллаха ведь не обманешь. Полезла она вниз по обрыву. Думала — убьется, а вместо этого обнаружила, что со скалы, оказывается, можно спуститься. Не вышло у нее умереть, как Назифа.

Тогда Зара стала как можно чаще попадаться на глаза аталыку, чтоб своим видом все время напоминать ему: осенью приедет диде. Когда Рауф-бек уезжал на охоту или по делам, она нетерпеливо его ждала. Поэтому и заторопилась вниз, завидев всадников. Вдруг это он?

Но Олагай оказался прав. Всадники были чужие.

Впереди ехал хмурый джигит, по лицу судить — аварец. Некрасивый, прямо урод. К его седлу был привязан повод лошади, на которой сидел военный урус со связанными руками. Сзади ехал старик с небольшой белой бородой, непонятно, какого племени. Он вел в поводу четвертую лошадь, с поклажей.

Ясно: абреки привезли продавать пленного. Так делали многие. Не все умеют торговать с турками, да и не потащишься из-за одного или двух пленных на ту сторону гор. А этот урус был начальник, афыцыр. За такого надо выкуп брать. Это Зара разобрала из слов аварца. Он говорил по-джангызски. Не очень хорошо, но понять можно.

Потом Масхуд сказал ему:

— Ты что ли, Галбацы? Помнишь меня? Я Масхуд. Зачем от нас уехал? Дауд-бек на тебя злился, догонять хотел. Но теперь у нас Рауф-бек, так что бояться тебе нечего. Это сколько же лет прошло, а?

Наверно аварец ответил, сколько, но Зара на него уже не смотрела. Она разглядывала старика. Тот был хоть и седой, но не сильно старый. Он молчал, сидел в седле неподвижно, дожидаясь, чем закончится разговор. По лицу было видно, что он старший, а этот Галбацы при нем.

Масхуд сказал:

— Бека нет. Скоро будет. Может, завтра. Или послезавтра. Живите пока тут. Лепешек, баранины принесем. Вода — вон течет.

Это обычай такой: гостей первые три дня ни о чем не спрашивать. Пусть люди отдохнут с дороги.

Для этого перед воротами стоял гостевой дом. С коновязью, а окна — из настоящих стеклянных кусочков. Чтоб приезжие видели, как хорошо живут в Канлырое. В самом ауле стеклянные окна были только в доме Рауф-бека. Каждую хрупкую пластинку привезли издалека, обернув в козий пух. Некоторые побились или треснули, но их все склеили прозрачной смолой. Зара любила смотреть, как на этих прожилках подрагивают разноцветные лучики.

Огалай ушел по Дороге Костей за едой, Масхуд остался на вышке, рядом с билом. Чуть что — ударит тревогу, дернет за веревку — ворота закроются. Такой порядок. А то под видом гостей могут ведь и враги нагрянуть.

Очень хотелось Заре посмотреть, что приезжие будут делать. Она спряталсь так, чтоб Масхуд о ней не вспомнил. Обежала вокруг дома, привстала на цыпочки, стала подглядывать.

Абреки сначала, как водится, занялись лошадьми. Потом вошли внутрь, огляделись. Галбацы повернулся к востоку, забормотал молитву. Нестарый старик молиться не стал. Он снял шашку, отстегнул чехол с пистолетом, потом развязал афыцыра. Зара покачала головой: видно, совсем неопытные в охотничьем ремесле люди. Не надо пленного развязывать, пока он не в яме. Вдруг накинется?