Пентакль

Давай, пускай рекламу прокладок. Ангельских, с крылышками.

Очень хотелось курить.

История с розыгрышем, или как там следовало понимать звонок о «прописке в ковене», продолжилась во вторник днем. Нюрка только что отпустила клиентку, вдову полковника Башмета, однофамильца знаменитого альтиста. Став женщиной сугубо штатской, вдова сперва приобрела запасной надгробный памятник с надписью золотом «Самой себе с любовью», установила сокровище на 30-м кладбище, после чего сильно заинтересовалась будущим, шастая к гадалкам. Предыдущие шесть гадалок вдову не устроили: с ними не складывалось разговора «за жизнь», главным образом о «самой себе с любовью». А с Нюркой сложилось, под чаек со смородиновым вареньем и густой кагорец, до которого вдова была большая охотница.

Короче, проводив ценную клиентку до дверей и вернувшись в кабинет, Анна Павловна обнаружила у рабочего стола некоего мерзавца. Мерзавец крутил в пальцах даму бубен, минутой ранее олицетворявшую вдову, и похабно ухмылялся.

Незваный гость заслуживал отдельного описания. На бритой голове его красовался петушиный гребень, лиловый с прозеленью. В левой ноздре трепыхалось колечко, в хряще уха – матросская серьга; такие серьги при гнилом царизме вешали матросам, впервые пересекшим экватор. Нижняя губа по центру была проколота лабреттой – гвоздиком с плоским замком, снабженным цепочкой. Кожаный куртец, болтавшийся на узких плечах жертвы пирсинга, изрезали бритвой в местах самых неожиданных. На фоне этой одежки-мученицы прорехи в джинсах смотрелись вяло, можно сказать, обывательски.

– Позвать мужа? – осведомилась Нюрка, женщина неробкого десятка.

– Здравствуйте, любезная Анна Павловна. – Гнусный панк-вторженец собрал всю колоду карт воедино и принялся ее тасовать с умелостью необыкновенной. Затем вытряхнул на стол даму треф и ткнул в даму обгрызенным ногтем, словно хотел что-то подчеркнуть. – Нет, мужа звать не надо. Ибо супруг ваш третий день как уехал в очередной вояж, менять очевидное и невероятное на кур и гречку. Хотите знать, что привело меня в сию обитель греха?

– Может, милицию?

– Зачем? Менты приходят, если кто-то кое-где у нас порой. А в нашем случае дело обстоит совсем иначе. – Он с большей силой отчеркнул линию на трефовой даме. – В нашем общем случае. Вы меня понимаете?

«Нет, не вор. Хуже. Псих. Лучше его не раздражать…»

– Вам повестка, дражайшая Аннушка. Извольте, блин, получить.

«Как он попал в комнату? Через окно? Там решетка…»

Машинально Нюрка протянула руку и взяла бумагу, протянутую панком. Желтоватый грубый бланк. В большой палец что-то укололо, больно, до крови, – и панк ловко отнял «повестку» обратно. Оторвал корешок, где расплылось маленькое красное пятнышко, которое, удлиняясь, становилось похожим на подпись с завитушкой в конце.

Хищно дернув окольцованным носом, гость спрятал добычу.

– Вот, – с поклоном он снова предложил «повестку» хозяйке дома. – Так, хорошо. Теперь опять верните ее мне. Сами, сами верните, отбирать на втором круге запретно. И еще раз возьмите. Все. Финита ла мюзикл. Прощайте, скалистые горы…

Обогнув Нюрку, он нога за ногу выбрался в коридор. Щелкнул английский замок.

– Не беспокойся, душенька, я захлопну. Ты, душенька, о другом беспокойся. Эх, взяли душу за душу, быть душе с душком…

Дверь лязгнула, отсекая идиотскую песню.

Именно обыденность происходящего, чудовищная, сногсшибательная обыденность привела Нюрку в ступор. Явился, вручил, убрался вон. Нелепый курьер, мальчишка на побегушках. Полностью уверенный, что «дражайшая Аннушка» в курсе, все понимает, все сделает как надо. А если не сделает, то наверняка в здравом уме и трезвой памяти, осознавая степень ответственности…

Казенные формулировки на вкус отдавали кислой медью.

Женщина опустила взгляд. Медь и вовсе усилилась до оскомины: «Предписывается явиться… для прописки… в ковене по месту жительства… Грековская, 38… суббота, 18 мая, в 00.00… с собой иметь…» И печать: грифон присел на задние лапы, а над макушкой зверя вьется надпись: «ООО «Харизма LTD.».

Нюрка с наслаждением скрутила дулю и ткнула «нашим ответом Керзону» в окно. Вот я вам, шутникам, поеду на Грековскую в полночь! Вот я вам, заразам, доставлю удовольствие! Не на ту нарвались, сволочи! На мне где сядешь, там и слезешь…

– Это ты, Нюра Палковна, зря, – сказал панк из-за решетки окна. Он встал на цыпочки, чтобы хозяйка увидела его чудесный гребень, и внятно продолжил: – Дуля твоя приметная, слов нет, так что благодарствуем за угощение. А с остальным… Зря, слово чести. Лучше не ерепенься.