Старик выключил коммуникатор и посмотрел на гостя.
– Хороший чай, – похвалил Дрогас, прихлебывая поданный напиток. – Чтобы правильно заваривать зеленый чай, нужно быть мастером. Чтобы правильно заваривать черный – гением.
Абдурахман никак не отреагировал на лесть. Молча взял кусочек халвы, разжевал, не сводя глаз с Дрогаса, проглотил.
Старик не собирался обсуждать достоинства чая, и то, что встреча началась с просмотра новостей, не было случайностью: новостные каналы не жалели эфирного времени для демонстрации пылающей Аравии.
– Мне кажется, события развиваются так, как должны, – осторожно произнес Стефан.
– Гибнут мои братья, – помолчав, сказал Абдурахман.
– Вас это беспокоит?
– И не только меня.
«Проклятый торгаш!»
Снаружи – предельно вежливая улыбка. Внимание к каждому слову, что цедит хозяин дома. Внутри…
«Черномазая вонючка!»
Абдурахман раздражал Дрогаса с первого дня знакомства. Бесили многозначительные паузы и мудрые взгляды, словно не с посредником мелким разговариваешь, а с шейхом. Бесило нежелание решать вопросы через «балалайку» или незарегистрированный коммуникатор, приходилось рисковать и приезжать на встречи лично. Бесило понимание, что старый пень, а точнее, те, кто за ним стоит, ведут свою игру, в которой Стефану готовилась роль лоха. Все бесило. Но Дрогас был слишком умен, чтобы демонстрировать собеседнику свое истинное отношение.
А на встречи он всегда приезжал без предупреждения. И обязательно высылал вперед помощников, тщательно проверяющих окрестности лавки на предмет засады.
– Люди устали, – негромко продолжил Абдурахман, перебирая четки. – Есть жертвы. Считается, что надо постепенно заканчивать…
– Понимаю, – вежливо кивнул Дрогас.
Он на самом деле все прекрасно понимал. Благодаря его деньгам и оружию аравийские канторы решили свои локальные задачи, здорово потрепав конкурентов из Кришны. Теперь они собираются вернуться к мирной жизни и насладиться плодами победы.
Что расходилось с планами Стефана.
– Человек из СБА сказал, что, если к вечеру в Аравии не станет тихо, они введут безов и начнут резню.
– Так и сказал: резню? – с притворным удивлением осведомился Дрогас.
– Не пытайтесь казаться глупее, чем вы есть, Альфред, – сухо попросил Абдурахман. – Вы понимаете, что резня начнется сразу же, как только безы войдут на территорию: людям это не понравится.
Что и требовалось Дрогасу – кровь. Но у аравийцев хватило мозгов остановиться и не идти под пули карателей. Точнее, им кажется, что они смогут остановиться…
В принципе, можно заканчивать встречу, но Стефан хотел выяснить еще кое-что, а потому медлил:
– Предположим, я смогу существенно доплатить.
– Насколько существенно?
– В два раза, – после паузы ответил Дрогас.
– Вам нужна еще одна горячая ночь?
– Да.
– Я передам ваше предложение, – кивнул старик. – Приезжайте сегодня вечером, поговорим.
– Во сколько? – уточнил Стефан.
Сомнений не осталось: аравийцы собираются сдать его безам.
– Короче, так, – сообщил Петруха, – таксист, которого урод взял у «Мозаики», довез его до границы Сити. Мы могли бы потерять след, но, на наше счастье, водила остановился перекусить и увидел, что урод прошел несколько шагов по улице и взял другую тачку. Таксист, разумеется, обиделся, а потому охотно отвечал на наши вопросы.
Тимоха хмыкнул, но промолчал.
– Мы вытащили из его «балалайки» номер другой тачки, нашли ее водилу, и теперь у нас есть адрес урода. – Петруха выдержал театральную паузу. – Его зовут Хасим Банум. А живет он на Болоте.
Тимоха вновь хмыкнул, но Петруха понял, что старший брат доволен.
– Полчаса назад он вернулся домой.
– Откуда? – немедленно поинтересовался Тимоха.
– Ты не поверишь, – хохотнул Петруха. – От модельера.
– На фига уроду модельер? – недоуменно спросил Тимоха и почесал живот, прикрытый серой майкой с едва видной надписью: «Собственность федеральной тюрьмы «Кресты».
Одевался старший Бобры без претензий, чаще всего в военную форму и упомянутую майку, а потому искренне не понимал, что приличному человеку делать у модного портного.
– Может, он голубой? – предположил Петруха.
Средний брат к вопросам внешнего вида подходил с большим вниманием, но познаниями решил не хвастаться, дабы не дразнить старшего.