Дитя Ойкумены

Фома на миг задумался.

– В шлейфе мускус и пальмовое дерево.

Девушки ахнули.

– Моя задача – грезить образом, достаточным для формовки персонажа. Начнем с Линды…

«Почему с Линды?» – обиделась Регина.

– Рост – сто восемьдесят пять сантиметров. Вес – примерно шестьдесят килограммов. Если бы я хоть раз поднимал тебя на руки, я сказал бы точнее. Пропорции…

– Не надо, – быстро вмешалась Линда. – Давай дальше.

– Волосы черные, прямые. Опускаются ниже лопаток. Думаю, ты красишься. Оригинальный цвет – темно-русый или что-то вроде того. Брови тонкие, нос прямой. Линия рта жесткая. Складывается впечатление, что ты – человек замкнутый, нелюдимый. В действительности, пожалуй, это не так. Просто ты тратишь много сил на сохранение дистанции между тобой и остальными.

– Хватит, – Линда взяла бокал с коктейлем. – Теперь про Ри.

– Хорошо. Рост Регины – сто семьдесят восемь сантиметров. Вес…

Фома замолчал, как будто подслушал беззвучный вопль Регины: «Стоп!» Арт-трансер закусил губу, лицо его выказывало явные признаки раздражения. Так художник смотрит на мазню, сделанную вчера, на ночь глядя, в состоянии сильного опьянения. Друзья хвалят, ценители отмечают оригинальность мазка. Но хочется взять нож – и полоснуть наискось по холсту.

– Ерунда, – хрипло выдохнул Фома. – Чушь! Рост, вес, запах… Что я вам рассказываю? Это может запомнить любой наблюдательный человек. Вы же телепатки! Вот моя голова – залезайте! Если вы способны увидеть образ напрямую, без посредничества куим-сё, зачем мне рассказывать вам, сколько вы весите?

Девушки переглянулись.

– Это лишнее, – сказала Линда. – Я тебе и так верю.

– А я не верю, – возразила Регина. – Но ты права, Ли. Это лишнее.

Вскочив с табурета, Фома кинулся к девушкам. Схватил обоих за руки, словно умоляя о милости. Одинокая капля пота скатилась по его лбу, а затем – по щеке, от уголка глаза вниз. Сказать, что она похожа на слезу, не рискнул бы самый отъявленный романтик.

– Пожалуйста! Что вам стоит? Ведь никто… никогда…

– Вруша, – Регина съехала на привычную колею. Подшучивать над Фомой было легче, чем смотреть, как он просит, и ничего не делать. – Никто и никогда? А режиссер? Будто я не знаю, как Монтелье у вас в мозгах хозяйничает. Во время арт-сейшна…

– Режиссер? Вот именно что хозяйничает… Нет, вам не понять. Режиссер каждый мой образ примеряет к своему замыслу. Паззл он собирает, ваш Монтелье. Тут подрежь, там усиль темп… Ага, встало на место. А я хочу, чтобы просто так. Без чужого замысла. Ну посмотрите, а? Что вам, трудно?

– Нам не трудно, – голос Линды дрогнул. – Просто ни к чему это.

– Ага, – поддержала Регина. – С чего это мы вдвоем в тебя полезем…

И поняла, что сморозила глупость.

– Ладно, – Фома остыл быстрей, чем завелся. Сверкнул вымученной улыбкой: – Я ведь всё понимаю. Вас до совершеннолетия без «гасилок» не выпускают. Мне рассказывали, да…

– Каких «гасилок»?

– Ну что вам на мозги ставят?

– Фома!

– Да нет, я не в претензии. Не можете, так и скажите.

– Не можем? Это мы не можем?!

Уже второй год, покидая интернат, девушки обходились без кси-контроллеров. Об ответственности в случае нарушения закона их предупредили. Пару слов учитель Гюйс добавил от себя лично. Зачета по социальной адаптации вы еще не сдали, сказал он. Помните, что любое ваше действие способно в итоге обернуться зачетом. Любое. От мелкого, случайного шага зависит, примет вас общество – или отторгнет, выкинет на обочину.

«Никто не идеален, – подвел итог Гюйс. – Лично я и вовсе монстр. Но жизнь научила меня взвешивать последствия раньше, чем они упадут мне на голову. Учитесь и вы…»

Иначе никогда не станем взрослыми, согласились девушки.

«Ничего подобного, – Гюйс нахмурился. – Взрослыми вы станете. Жуткое, в сущности, существо: взрослая дура. А уж взрослая дура-телепатка…»

Просьба Фомы не выходила за рамки законности. Пустяк, обычное дело. Человек сам настаивает на телепатическом сеансе. Сеанс прост, чтоб не сказать, примитивен. Последствий, способных повредить Фоме, нет. «Может ли это причинить вред мне?» – подумала Регина. И ответила без колебаний: нет. Даже если молодой арт-трансер начнет хвастаться приятелям, как две телепатки рассматривали свой собственный образ, созданный им – ни прокурор, ни моралист не найдут в этом и тени предосудительного.

– Садись, – сказала Линда. – И не мельтеши. Образ растрясешь.