Дитя Ойкумены

– Надеюсь, это не запрещено правилами? – поинтересовался герцог.

– Нет…

Ошалев от такой прыти, Фома переглядывался с партнерами. Те смеялись – похоже, действия Оливейры пришлись им по вкусу. Серьезным остался только Фома. И он же остался на месте, когда Синий с Красным ринулись в бой. Бойцы неслись на «крепость», воздвигнутую Оливейрой, как два великана на замковую стену.

Герцог ждал их, держа рапиру клинком на плече.

Позже, вспоминая поединок, Регина удивлялась: как же много я, оказывается, увидела! Как много запомнила! Не склонная к эйдетизму, она и через двадцать лет могла восстановить краткий миг схватки в мельчайших подробностях. Спроси ее кто-нибудь: это твои воспоминания, или ты, радость наша, случайно прихватила часть увиденного Фомой? – девушка в растерянности пожала бы плечами. Одно она знала со всей определенностью: эмоции Линды наверняка «подписались» в память. С Линды от возбуждения слетела часть блоков. Поток чувств подруги захлестнул Регину, мешаясь с ее собственными. Откуда-то взялась гитара: сухая, нервная. Невидимки хлопали в ладоши, подбадривая гитариста. Азарт, похожий на опьянение, кричал хриплым, немелодичным голосом, где была любовь, и страсть, и что-то еще, неизвестное шестнадцатилетней девушке:

«Хочу победы Оливейре! Хочу победы Фоме!»

Парадоксальность желаний кружила голову пуще вина. Хочу! – и всё тут.

А герцог ждал.

В двух-трех метрах от брусьев Синий с Красным, не сговариваясь, прыгнули. Синий летел «щучкой» поверх жердей, целясь клинком в голову Оливейры. Красный же нырнул под жерди, намереваясь достать саблей колени противника. Замысел был хорош, но с самого начала не заладился. Едва ноги Синего оттолкнулись от пола, герцог, не медля ни секунды, метнул дагу – практически в упор, не смущаясь малым расстоянием. Свистнув над жердями, дага застала Синего в полете. Острие с силой ударило прыгуна в грудь, чуть ниже ямочки между ключицами. Бедолагу рвануло вниз – нейтрализатор подвесил к «ране» не меньше пяти килограммов. Парень с размаху треснулся о стеклопластик жердей лицом и боком, закричал – не от боли, от неожиданности – и неподъемной тушей рухнул на пол; верней, на спину партнеру.

Нейтрализатор не различал, чем именно нанесен удар. Столкновение с жердями он засчитал как двойное «туше» – и не замедлил отдать приказ гравиструнам. «Убитый» Синий ворочался на Красном, бранясь от восторга, переполнявшего душу; Красный сослепу тыкал шпагой в стену…

– Браво! Браво, сеньор!

На этот раз Регина успела первой.

Оливейра-ла-Майор стоял на перекладине лестницы, третьей снизу. Острие его рапиры упиралось в затылок Красного. Взгляд герцога прикипел к Фоме – эскалонец ждал завершающей атаки. Но Фома стоял, как столб. Беззвучно смеясь, Белый Принц отдал салют победителю – и отступил на шаг.

– Сдаюсь, ваше высочество! Вы неподражаемы!

– Вы мне льстите, – возразил герцог, выбираясь из «крепости». – Возраст, молодой человек. Годы никого не щадят. Заставь вы меня побегать, и я бы не отбился от десятилетнего мальчишки…

– Извините за настойчивость, – Фома дождался, пока Оливейра подойдет ближе. Глаза арт-трансера горели, на щеках пылали багровые пятна. Таким девушки видели его впервые. – Вы убивали? Я имею в виду, шпагой?

Герцог долго не отвечал. Словно и не услышав, он вернул рапиру на стойку, вытер пот кружевным платком; взялся за камзол.

– Ваш вопрос неприличен, сеньор Рюйсдал.

– О, простите! Я не знал, что вы…

– Я тут ни при чем. Вопрос неприличен в присутствии двух юных сеньорит. А ответ был бы неприличен вдвойне. Прошу меня извинить, – Оливейра повернулся к девушкам. – Надеюсь, сеньориты позволят мне угостить их чашечкой кофе?

– С пирожными? – уточнила Регина.

– В любом количестве.

V

В кофейне царил приятный сумрак. Регина заказала штрудель с вишнями – и с презрением фыркнула, когда Линда, борясь за талию, ограничилась низкокалорийным фламбе. Вскоре из панели столика выдвинулись миниатюрные чашечки с кофе. Откусив кусок штруделя, Регина с набитым ртом посмотрела на герцога. Оливейра, вне сомнений, нервничал. Не надо было иметь в личном деле пометку «телепакт», чтобы обнаружить волнение гранда.

Остаточные явления схватки?

– У меня четверо сыновей, – Оливейра с наслаждением вдохнул аромат кофе. – И ни одной дочери. Казалось бы, мне нет причин горевать. Наследники – это главное для человека моего происхождения. Но поверьте, что встречаясь с вами, я омрачаю радость печалью. Мне хотелось бы иметь дочерей. Если угодно, спишите это на сентиментальность провинциала.