Маг в законе. Том 1

– А утром, ссыльная Альтшуллер, вы сядете в вашу телегу и отправитесь к месту поселения. После чего забудете навсегда о моем существовании, равно как и я – о вашем.

Он врет.

Вы оба знаете это.

XIII. ДРУЦ-ЛОШАДНИК или ЛЕСНАЯ ХАВИРА

Я мирен: но только заговорю, они – к войне.

Псалтирь, псалом 119

– Вставай, варначина! – тебя беззлобно, но чувствительно ткнули под ребра. – Стал-быть, на порубку пора.

Филат был на удивление трезв, бодр, и даже похмелья особого в нем не ощущалось. А ведь набрался-то мужичок вчера с понятием!.. неужто до вечера протрезветь успел?

Об этом ты мог лишь гадать: когда телега с Княгиней и Федькой, а также сопровождавший их верхом урядник, скрылись из виду, ты еще стоял минуту-другую посреди купцова двора. Гвалт ветошников мимо ушей пускал. А потом направился прямиком к ухарю-приказчику и купил у него в счет жалованья или казенного довольствия бутыль красноголовой "монопольки".

Закуску? да, возьму… вон ту луковицу дай.

Хватит.

В итоге к вечеру ты был не лучше дневного Филата, который к тому времени вполне уже мог протрезветь. А вот то странное обстоятельство, что, протрезвев, хозяин дома не напился немедленно по-новой – удивляло.

Сивуха кончилась? Пелагея-гроза муженька в оборот взяла?..

Бодун колотился рогами в стенки черепа, спина хрустела и ныла пуще обычного, пальцы закостенели еловыми сучьями – до Филата ли теперь?! Ты вяло проглотил несколько ложек остывшей каши, запил остатками кваса, обулся – и побрел вслед за шустрым, уже успевшим собраться хозяином.

Каждый шаг тупо отдавался в висках. Мир вокруг тошнотворно покачивался, изредка норовя совсем завалиться набок. В мозгу тяжко ворочались шершавые булыжники вместо мыслей: что ж с Рашкой-то за погибель стряслась? оклемается ли? и за каким бесом ее в город потащили? настучал кто-то, насчет медведицы? тогда – почему не обоих?..

От этого допроса, где ты сам спрашивал, и сам в молчанку играл, голова вовсе шла кругом. Даже шагавший впереди Филат в конце концов остановился, жалостливо скосил на тебя хитрый глаз:

– Што, совсем худо, паря? Тута речка рядом. Умойся, што ли?! полегчает.

Ты огляделся. Места, вроде, незнакомые. Хотя речка – вон, слышно, как шумит-плещется. Небось, к лесосеке с другой стороны вышли, только и всего. А умыться – это Филат прав. Авось, и вправду полегчает.

Ну, Друц!

Проломился напрямик сквозь редкий багульник, поскользнулся на мокрой гальке – но устоял. Медленно, со скрипом, опустился на четвереньки, сунул лицо в студеную, прозрачную воду.

Действительно, стало легче. Ты поднял голову, шумно переводя дух – и лишь в последний миг успел почуять неладное.

Опоздал.

Даже не больно было: просто фейерверк перед глазами, громоподобный топот копыт вдали (табун? откуда?!) – и тьма удовлетворенно сомкнула челюсти.

* * *

– …Может, он ва-аще окочурился?!

– Вре-ошь! у ихнего брата башка крепкая. Рази ж такой мозгляк проломит?

– Коний вор, сказывают? У коньих воров ребра двойные, и, кубыть, башка тоже…

– Ча-аво-о? Зенки протри, Карпуха! Где ты двойные бОшки видал?! И у энтого башка одна…

– Одна-то одна, да крепче вдвое, чем у прочих!

– А-а…

Сомнительно, чтобы так переговаривались между собой черти в аду. А уж ангелы на небе – и подавно. Значит, ты еще здесь, на грешной земле. Уй-й-й, как голова-то болит, бодун за счастье покажется! Лучше бы в ад, ссыльнокаторжным грешником! Или на худой конец в острожное чистилище – в рай-то тебя точно не пустят. Хотя твой крестный, старый Ефрем Жемчужный, чьим именем ты изрядно попользовался после смерти учителя, полагал иное: земля наша – и есть чистилище… Ох, горит все пламенем! Неужто Филат тебя так звезданул?! Вот ведь падла! Ну все! Ежели встанет на ноги Валет Пиковый, ежели сподобит св. Марта-заступница – кранты ветошнику!

От злости полегчало, и ты с усилием приоткрыл один глаз.

Левый.

– Я ж говорил – оклемается! Што, варнак, очухался?

Вместо ответа вышло лишь невнятное мычание.

Ты разлепил второй глаз.

Мутные тени. Неясные пятна света и тьмы. Ничего не разобрать. Неужто подлый удар тебя зрения лишил?!

Липкая волна животного страха плеснула снизу, из чрева, оттуда, откуда обычно исходила Сила.

Обожгла, опалила.

С перепугу ты рывком сел.

Тело сразу повело в сторону; пришлось ухватиться за неструганое дерево стены, загнав в ладонь занозу. И дурацкая, мелкая, пустячная боль вдруг отрезвила. Голова по-прежнему раскалывалась, но размытые тени обрели ясность.