13  

Они вышли на задворки храма. Хацуэ ахнула. Синдзи остановился позади. Вся деревня светилась огнями. Похоже на начало какого-то ослепительного и безмолвного праздника. Яркое и ровное свечение нисколько не походило ни на пожар, ни на закопченные фонари. Как бы воскресая из ночной темноты и вздымаясь на волнах, деревня плыла в непроглядном мраке. Наконец исправили и подключили электрогенератор.

На окраине деревни их пути разошлись. Хацуэ спускалась по каменным ступеням, впервые освещенным уличными фонарями.

глава седьмая

Настал день, когда Хироси, младший брат Синдзи, вместе с классом отправился в путешествие в Осаку и Токио. Экскурсия была запланирована на шесть дней, с пятью ночевками. Школьники, прежде никогда не покидавшие остров, были счастливы увидеть большой мир острова Хонсю. Они пришли в восторг от повозки эндзабуро.

— Ого! Какая большая собака тащит за собой уборную! — кричали они.

Многое, что воочию увидели на экскурсии школяры с далекого островка, было известно им только по картинкам из учебников или по рассказам взрослых. Сколько бы они ни напрягали воображение, трудно было представить и электричку, и высокие здания, и метро, и кинотеатры.

Настоящие, а не воображаемые диковины большого города ошеломили их. Теперь на целый год унылой островной жизни хватит разговоров о столичных поездах, шумно проносящихся туда и обратно, о толпах людей…

Перед отъездом на экскурсию в храме Хатидай распродали много оберегов. Сами ни разу не бывавшие в больших городах, родители отправляли своих чад в столицу как на погибель. Экскурсия казалась им авантюрным приключением, хотя их собственная повседневная работа на море была куда опаснее и рискованнее.

Мать Хироси проявила небывалую щедрость: из двух яиц приготовила дорожный завтрак — сильно пересоленный омлет. Положила в портфель фрукты и карамель, однако припрятала их так, чтобы гостинцы можно было найти с трудом.

Из рейсовых катеров ходил только «Камикадзе»,[4] что отправлялся с острова в час дня. Катер тарахтел, как старое корыто. Капитан не любил, когда нарушались установленные порядки. Он прекрасно знал, что если прибудет в Тобу намного раньше отхода поезда, то даром потратит время и деньги. С трудом, однако, он поддался уговорам отчалить пораньше, потому что среди школьников был и его сын.

Школьники с флягами и ботинками на шее заполнили и палубу, и каюты катера «Камикадзе». На пирсе толпились родители — их строгие наставления еще больше пугали учителей, возглавлявших экскурсию. В деревне на острове Утадзима мнение родителей всегда было весомым. Под их влиянием некоторые преподаватели, на кого ложилось клеймо «коммунистов», были вынуждены покинуть остров, другие же продвигались по служебной лестнице, становились завучами или получали звание старшего учителя. Особенной любовью пользовались многодетные женщины.

Погожим весенним днем вскоре после полудня катер тронулся в путь, и родители наперебой стали выкрикивать имена своих чад. На всех школьниках были одинаковые фуражки. Дождавшись, когда лица провожающих стали неразличимы, дети закричали:

— Придурки! Свиньи!

Все дети были в черной униформе. Издалека ярко поблескивали золотые пуговицы и кокарды.

Вернувшись с пирса, мать присела на пол в пустой тихой комнате. В доме даже днем было сумрачно. При одной мысли, что скоро сыновья повзрослеют и начнут уходить в море, мать разрыдалась.


Высадив школьников в порту Тоба на острове Жемчужном, катер вновь обрел свой провинциальный и беззаботный вид. Команда готовилась к возвращению на Утадзиму. На старой паровой трубе, накрытой деревянным ведром, и на крупной рыбе в садке, прицепленном за причал возле носа катера, играли солнечные блики, отраженные волнами. Перед катером высилась серая стена склада с белой надписью «Лед».

В стороне от людей на краю причала, держа в руках сумочку, стояла дочь смотрителя маяка. Тиёко давно не навещала остров и мало общалась с местными жителями. На ней был скромный темно-коричневый костюм, отчего ее лицо без пудры казалось еще неприметнее. Люди находили ее привлекательной, хотя порой в ее взгляде сквозила неприветливость, отчего лицо ее делалось довольно унылым.

Тиёко считала себя некрасивой, поэтому почти всегда пребывала в угрюмом настроении. За годы учебы в токийском университете она стала образованной и воспитанной девушкой. Однако мысль, что она вовсе не красавица, словно бы отпечаталась на ее лице. От этой мысли, которую Тиёко постоянно пестовала в себе, в ее характере развились гордость и самонадеянность, и девушка стала походить на тех, кто никогда не сомневается в своей красоте.

  13  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×