Песнь камня

Но теперь, лежа здесь, я понятия не имею, что делать. Если спасение и есть, то не в моих руках. И разумеется, оно есть — в руках лейтенанта, и называется оно — револьвер.

Думаю, время пришло, моя милая. Разумеется, в каком-то смысле оно было и прошло. Полагаю, я сделал все, что мог, защищая тебя и замок, и, наверное, теперь, без единой жалобы продвигаясь к смерти, могу, по крайней мере, унести с собой утешение: я оставил тебя, если не наш дом, в руках понадежней моих. Возможно, замок не спасти; едва не половина его ценности сгинула во внутренней разрухе, он бросается в глаза и до конца этих неспокойных времен будет привлекателен для пушек. Но у тебя есть надежда; рядом с лейтенантом, если так суждено, подвижность, мастерство и артиллерия ее отряда, быть может, обеспечат тебе некую безопасность, убежище своего рода. Ее десница защитит тебя лучше, чем способна моя.

Столь немногое происходит по плану, и все же я удивлен, когда слышу крик — лейтенанта, — и меня кидает вперед, вдруг вжимает под передние сиденья, — и снова пронзительные крики. Где-то в отдалении гремят орудия, джип сотрясают удары. Сначала я решаю, что мы съехали с дороги и вдруг опрокинулись в каменистое поле, но что-то в наших сотрясениях не подтверждает этой гипотезы. Мы дико петляем. Выстрелы трещат прямо над головой, еще одна очередь прошивает джип, мешается со звоном бьющегося стекла, вздохом и криком, мы еще резче сворачиваем в противоположную сторону. Рядом крики, почти вопли, затем ужасающий, чуть не ломающий спину удар — мир вертится, у меня раскаляются глазные яблоки. Я кувыркаюсь в темноте — краткий проблеск света, потом что-то бьет меня по затылку, и я смутно ощущаю, как приземляюсь на холодное, сырое, мягкое и пахнущее землей, а ноги мои чем-то прижаты.

Вокруг взрываются треском автоматы. Едкий запах дымного пороха забивает нос, слезятся глаза.

— Карма? — слышу я голос — какой-то далекий, точно снаружи. По-моему, глаза открыты, но вокруг темнота. К коленям просачивается холод.

— Нет, — говорит другой голос. Снова стрельба. Мне что-то щекочет нос — может, трава. Пахнет соляром.

— Вон там, — выдыхает последний голос; лейтенант. — Мельница. Быстрее; ну!

Оглушительная стрельба где-то поблизости, снова пороховая вонь. Потом она слабеет, почти исчезает; стрельба продолжается где-то в отдалении. По-моему, я слышу, как бегут люди, как топочут по земле сапоги. Пытаюсь пошевелить ногами; они не двигаются ни вверх, ни вниз, сверху навалилось что-то тяжелое. Запах соляра усиливается. Вокруг по-прежнему стреляют. Я начинаю паниковать; сердце колотится, дыхание поверхностно и быстро. Одна рука тоже застряла, зажатая между мною и чем-то твердым.

Я выворачиваю вторую руку из-под жестких брезентовых складок; перед глазами — поросшая травой земля; я лежу на земле, сверху — джип. Пальцами, точно когтями, вгрызаюсь в холодную землю, хватаю и дергаюсь что было сил. Ноги чуть-чуть выползают; пытаюсь брыкаться и ногой нащупать точку опоры. Рычагом зажатой руки поднимаю себя с того, к чему она прижата, и понимаю, что прижимал ее мой собственный вес. На затылок что-то капает. Запах топлива все сильнее. Земля грохается на меня, и посреди стрельбы раздается внезапный резкий грохот — видимо, граната.

Отталкиваясь, затем снова цепляясь за землю, я частично вытаскиваю ноги из тисков. Нога что-то нащупывает — должно быть, перевернутый тоннель трансмиссии; я брыкаюсь, тащу и тяну, пытаясь сбросить башмаки, но они не двигаются. На голову что-то капает — теплое, похоже на машинное масло. Пытаюсь перекатиться, вывернуться. Ноги остаются как были, неудобно перекрученные. Становится посветлее. Я сбрасываю брезент с подбородка, поднимаю руки и нащупываю спинку переднего сиденья. Вцепляюсь в нее и тащу изо всех сил. Нога выскальзывает из ловушки; следом за ней и другая. Сочащаяся сверху жидкость теперь капает на лицо, и я ощущаю вкус. Это не масло и не соляр — это кровь. Я отплевываюсь и извиваясь ползу к мутному свету, отталкивая мятые складки брезента, точно сброшенную одежду.

Путь преграждает борт кузова. Отверстие наружу, где бледность новой зари размечает силуэты, — в ладонь шириной. Вместе с усиливающимся запахом соляра возвращается паника. Всего пару минут назад я был готов умереть, исходил фаталистическим приятием, но тогда надежды не было, а теперь она, может, и есть. Кроме того, я полагал, что лейтенант дарует мне быструю смерть; пара выстрелов в голову, и все кончено. Умереть в ловушке, сгореть заживо — не так заманчиво.