Царица проклятых

Она молча уставилась на меня; казалось, она меня ударит; ее лицо застыло, как у статуи.

«Ну вот, момент настал, – подумалось мне. – Я умру, как Азим. И не смогу спасти ни Габриэль, ни Луи. Не смогу спасти Армана. Я не буду сопротивляться, потому что это бесполезно, – даже не шелохнусь. Если придется бежать от боли, уйду как можно глубже в себя. Я обрету какую-нибудь последнюю иллюзию, как Беби Дженкс, и буду держаться за нее, пока не перестану быть Лестатом».

Она не двигалась. На горе догорал огонь. Снегопад усилился, и она стала похожа на безмолвный призрак, сама белая как снег.

– Ты действительно ничего не боишься, да? – спросила она.

– Я боюсь тебя, – ответил я.

– О нет, я так не думаю.

Я кивнул.

– Боюсь. И скажу тебе, кто я такой. Я мерзкий червь на лице земли. И не более того. Гнусный убийца, охотящийся за людьми. Но я знаю, кто я! И не притворяюсь кем-либо другим. Ты же перед этими невежественными людьми объявила себя Царицей Небесной! Как ты собираешься оправдать эти слова, и как они отзовутся в недалеких наивных умах?

– Какая самонадеянность, – сказала она. – Какая невероятная самонадеянность, и все-таки я тебя люблю. Я люблю твое мужество, даже твою опрометчивую безрассудность, которая всегда тебя спасала. Я даже глупость твою люблю. Как ты не понимаешь? Нет такого обещания, которое я не могла бы сдержать! Я превращу мифы в реальность! Я и есть Царица Небесная! И Небеса воцарятся на земле. Я и есть именно та, кем себя называю!

– О Господи Боже, – прошептал я.

– Не говори пустых слов. Эти слова никогда ни для кого ничего не значили! Ты стоишь рядом с единственной богиней, которую тебе суждено увидеть. Ты – единственный бог, которого узнают эти люди! И теперь ты должен мыслить, как подобает богу, мой прекрасный. Ты должен перебороть свои ничтожные эгоистичные амбиции. Неужели ты не понимаешь, что произошло?

Я покачал головой.

– Ничего я не понимаю. Я схожу с ума.

Она запрокинула голову и засмеялась.

– Мы – это то, о чем они мечтают, Лестат. Нельзя их разочаровывать. Если мы их разочаруем, то предадим истину, заключенную в земле, по которой ступаем.

Она отвернулась от меня. Она еще раз поднялась на край заснеженного камня, где стояла прежде. Она смотрела вниз, на долину, на тропу, врезавшуюся в острый утес, на пилигримов, повернувших вспять, когда женщины передали им ее слова.

Каменный лик горы отразил раздавшиеся крики. Я слышал, как там, внизу, умирают мужчины, – оставаясь невидимой, она поразила их с помощью своей силы, великой, полной соблазнов силы. Женщины, обезумев, заикаясь, бормотали о чудесах и видениях. Поднялся ветер и, казалось, поглотил все на свете – холодный, равнодушный ветер. На мгновение передо мной мелькнуло ее мерцающее лицо; она приблизилась ко мне, и я подумал, что сейчас умру, – вот идет моя смерть... лес и волки… и негде спрятаться. Я закрыл глаза.

Проснулся я в каком-то небольшом доме. Я не знал, как мы туда попали, сколько времени прошло с момента бойни в горах. Я тонул в море голосов, то и дело погружался в сон, в ужасный, но знакомый сон. В этом сне я видел двух рыжеволосых женщин. Они стояли на коленях перед алтарем, на котором лежало тело, и готовились к ритуалу, к жизненно важному ритуалу. И я отчаянно пытался понять содержание сна, ибо от этого, казалось, зависело очень и очень многое. Я не должен больше забывать о нем

Но потом сон померк. И вновь возникли голоса, замелькали непрошеные образы.

В комнате, где я лежал, было грязно и темно, и к тому же мерзко пахло. В соседних домишках люди жили в нищете, детишки плакали от голода, повсюду стоял запах кухонных очагов и прогорклого жира.

Здесь шла война, настоящая война. Не разгром у горы, но обыкновенная война двадцатого века. Из мыслей страдальцев я выхватил ее вязкие картины – горят автобусы, зажатые внутри люди бьются о закрытые окна; взрываются грузовики, женщины и дети бегут от пулеметного огня.

Я лежал на полу, словно меня туда бросили. А Акаша стояла в дверях, плотно закутавшись в плащ, оставив открытыми только глаза, и всматривалась в темноту.

Поднявшись и подойдя к ней, я увидел грязный переулок – лужи и маленькие хижины с жестяными крышами, а некоторым крышами служили промокшие газеты. Прислонившись к грязным стенам, спали люди, завернутые с ног до головы в тряпки, похожие на саван. Но то были не мертвецы, и крысы, от которых они старались укрыться, это понимали. Они обгрызали лохмотья, а люди дергались и вскрикивали во сне.