Царица проклятых

Только Хайман, верный управляющий царя и царицы, схватил факел и поспешил на помощь своим господам.

Никто не пытался его остановить – все в страхе попрятались. Хайман один вошел в дом.

Если бы не факел, в доме царила бы кромешная тьма. И вот что увидел Хайман:

Царица лежала на полу, извиваясь в агонии, из ран лилась кровь, ее обволокло огромное красноватое облако: она словно попала в водоворот, или же ветер поднимал в воздух мельчайшие капли крови. В центре этого вихря – или кровяного дождя, – закатив глаза, крутилась царица. Царь лежал на полу.

Инстинкт подсказывал Хайману, что нужно немедленно уходить. Убраться подальше отсюда, куда глаза глядят. В тот момент он был готов навсегда покинуть свою родную землю. Но перед ним лежала его царица – рот ее был искажен криком, спина выгнута, ногти скребли пол!

И тут заволакивающее ее кровавое облако, то разбухавшее, то сжимавшееся, уплотнилось и внезапно исчезло, словно просочилось в ее раны. Тело царицы замерло, потом она медленно села, уставившись прямо перед собой, издала громкий гортанный крик и затихла. Она перевела взгляд на Хаймана, и в наступившей тишине раздавалось только потрескивание факела. Вдруг царица начала лихорадочно хватать ртом воздух, ее глаза расширились – казалось, она умирает... Но она не умерла. Прикрыв руками глаза от яркого света факела, словно ей было больно смотреть на него, она повернулась и увидела рядом с собой тело мужа.

В отчаянии она закричала – нет, такого не может быть! И в тот же момент Хайман заметил, что все ее раны затягиваются; глубокие порезы превращаются в едва различимые поверхностные шрамы.

«Ваше величество!» – воскликнул он, направляясь к ней. Она скорчилась на полу, плакала и разглядывала свои руки, которые только что были изранены кинжалами, и затянувшиеся раны на груди. Она жалобно хныкала при виде исцелившихся ран. Внезапно она впилась своими длинными ногтями в собственную кожу, хлынула кровь, но ранка мгновенно исчезла!

«Хайман, мой Хайман! – вскричала она, прикрывая глаза от слепящего пламени факела. – Что со мной стряслось?! – Она кричала все громче и громче, а потом в отчаянии с плачем упала на тело царя: – Энкил, помоги мне! Энкил, не умирай!»

Потом она кричала что-то еще – то, что обычно кричат попавшие в беду люди. Но вдруг, когда она посмотрела на царя, в ней произошла некая отвратительная перемена: она набросилась на него, как голодный зверь, и длинным языком принялась слизывать кровь с его горла и груди.

Хайман никогда не видел такого зрелища. Она была подобна львице в пустыне, слизывающей кровь с только что убитой жертвы. Согнув спину и подтянув колени к груди, она подтащила к себе тело беспомощного царя и прокусила артерию на его шее.

Хайман уронил факел. На полпути к открытой двери он попятился. Но когда он уже готов был бежать что есть сил, раздался тихий голос обращавшегося к ней царя:

«Акаша. Моя царица».

Она выпрямилась, дрожа и плача, и осмотрела свою разгладившуюся плоть и его израненное тело.

«Хайман, – крикнула она. – Кинжал! Дай мне кинжал! Они забрали с собой свое оружие. Твой кинжал! Немедленно!»

Хайман торопливо подчинился, хотя был уверен, что станет сейчас свидетелем последней минуты жизни царя. Но его кинжалом царица разрезала себе запястья и пролила кровь на раны своего мужа... Раны исчезли! Вскрикнув от волнения, она размазала кровь по ранам на его лице.

Ран царя как не бывало – Хайман видел это своими глазами. Хайман видел, как затянулись огромные порезы. Царь переворачивался, раскидывая руки и языком слизывал кровь Акаши, текущую по его лицу. А потом, приняв ту же позу, в которой несколько мгновений тому назад пребывала царица, Энкил обнял жену, широко открыл рот и приник к ее горлу.

Хайман насмотрелся достаточно. В дрожащем свете факела две бледные фигуры казались ему призраками, как будто сами превратились в демонов. Пятясь, выбрался он из дома и полез на садовую стену. А дальше он, очевидно, потерял сознание и упал лицом в траву.

Очнувшись, он увидел себя лежащим на золоченом диване в покоях царицы. Во дворце было тихо. Он увидел, что ему сменили одежду, омыли лицо и руки; в комнате почти не было освещения, тлели благовония, а дверь в сад была открыта, словно бояться было нечего.

Потом он заметил в тени царя с царицей; только это больше не были его царь и царица. Казалось, он сейчас закричит столь же ужасно, как и остальные; но царица успокоила его.