Герой должен быть один

За прошедшие пять лет бывший лавагет пользовался наукой Гермия раз шесть-семь, когда ему хотелось повидать сыновей, а дела не давали покинуть город на месяц-другой, отправившись в поездку на Киферон.

Утром (с вечера уважив рапсода нужной рыбой) Амфитрион чуть ли не бегом – но все-таки не бегом, ощущая тяжесть прожитой половины века на еще крепких плечах – отправлялся на северную окраину, с третьей попытки находил нужное место между холмами, делал шаг-другой, чувствуя неприятный холодок внизу живота и слабое головокружение, ответно махал рукой встающему с порога Гермию, затем следовал короткий разговор…

И Амфитрион в очередной раз понимал, почему юношу-бога называли Проводником. Холодок внизу живота усиливался, приходилось зажмуриваться и крепче сжимать тонкое чужое запястье, уши непременно закладывало, а потом Гермий смеялся, Амфитрион судорожно сглатывал и открывал глаза, видя бегущих к нему сыновей.

Вечером Гермий возвращал его домой.

Но сейчас, сегодня… нет, не для очередного путешествия на Киферон хотел Амфитрион увидеть бога в крылатых сандалиях.

Совсем не для этого.

Третьего дня в Фивы прибежал гонец и, задыхаясь, рухнул у ворот города.

Не прошло и часа, как все фиванцы от мала до велика повторяли одно слово, в котором слились воедино многие слова речи человеческой, потому что слово это – рубеж, граница, отделяющая непоколебимое «сейчас» от возможного «никогда».

Война!

Война с Орхоменом.

Безумец Алкид подстерег минийских послов, идущих за ежегодной данью, и без видимой причины надругался над почтенными орхоменцами, отрубив им руки, носы и уши, после чего повесил отсеченные члены на шеи несчастным и погнал послов пинками обратно.

– Мальчик-то хоть не ранен? – это было все, что спросила узнавшая о случившемся Алкмена.

Что поделаешь, мать есть мать – тем более, что годовалый внук Иолай, худенький и болезненный малыш, был сейчас для Алкмены единственной реальностью.

Когда Амфитрион назавтра пополудни шел во дворец Креонта, молодежь криками приветствовала земного отца великого героя, освободившего Фивы от позорной дани, люди же постарше хранили угрюмое молчание или шептались о гневе богов и тяготах грядущей войны.

Во дворце же Амфитриона встретил не старый друг и покровитель Креонт, но басилей Креонт, государственный муж, мыслящий широко и предусмотрительно.

Во-первых, Амфитрион должен был понять, что Фивы к войне не готовы – что бы ни кричали по этому поводу на улицах оголтелые юнцы, которым нечего терять, кроме их собственных, бесполезных для города жизней; и самовольство Алкида никак не может быть оправдано.

Во-вторых, если выяснится, что разбойное нападение на минийских послов неугодно богам – а с чего бы ему быть угодным, если оно неугодно ему, Креонту Фиванскому?! – то Фивы покорно склонят голову перед воинственным Орхоменом, как склонили ее тогда, когда миниец Климен, отец нынешнего орхоменского басилея Эргина, был случайно убит фиванским возничим Периером во время спортивных состязаний; и поскольку сотней коров в год в таком случае не отделаешься, то все имущество Амфитриона вполне может быть передано минийцам в качестве выкупа.

В-третьих, если орхоменцы потребуют выдать им злодея Алкида, то сам понимаешь, дорогой Амфитрион, и вообще – как себя чувствует прекрасная Алкмена в качестве бабушки?.. Ну, тогда все в порядке, передавай ей привет от моей Навсикаи.

В-четвертых же, доблестному Амфитриону, блистательному полководцу и опытному воину, надлежит на тот случай, если поступок Алкида окажется все-таки богоугодным, продумать план военных действий, а также заблаговременно отправить гонцов к покинувшим Фивы Автолику Гермесиду и Кастору Диоскуру с целью привлечения последних в качестве союзников; Ифита же Ойхаллийского привлекать, к сожалению, не следует, потому что басилей Эврит отзывает наследника на Эвбею, о чем и уведомил с посланцем.

На этом аудиенция была закончена.

И вот сейчас Амфитрион стоял, ожидая, пока слепой рапсод допоет очередной панегирик Гермесу-Психопомпу, чтобы опустить в его щербатую миску две вяленые (непременно вяленые, а не сушеные или, допустим, жареные) рыбешки.

Дождался.

Опустил.

И пошел домой, спиной чувствуя взгляды толпы: восхищенные – молодежи, раздраженные – стариков, сомневающиеся – людей среднего возраста, испуганно-ненавидящие – женщин.

Все они были фиванцы.

Да и сам Амфитрион давно уже чувствовал себя фиванцем, почти забыв родные Микены.