Герой должен быть один

И всем сразу стало ясно, что навоз этот – совершенно свежий.

– Что ж ты, поганец, над господином десятником измываешься? – риторически вопросил худощавый пожилой бородач, подымая Лихаса за шиворот.

– Я? – неподдельно изумился Лихас.

– Ну не я же?! Кто ему ногу-то подставил?

– Вот эту? – Лихас поднял босую ногу (сандалия с камешком осталась у столба) и по чистой случайности угодил глазастому доброхоту коленом в пах.

Тот с нутряным уханьем согнулся и был почти сразу сбит на землю поднимающимся десятником.

– Ну, все… – хором выдохнули оба мужчины, и Лихас понял, что пора прибегнуть к крайнему средству.

– Алки-и-ид! – пронзительно заверещал он на весь двор. – Ифи-и-икл!

И добавил главное:

– Маленьких обижают!

– Обижают, – дружно подтвердили пострадавшие, надвигаясь на Лихаса с двух сторон.

Лихас зажмурился и очень пожалел себя.

Потом открыл глаза и очень пожалел своих обидчиков, а также кучу навоза, которую вернувшиеся в нее троянец с бородачом совершенно размазали по земле.

– Что здесь происходит? Из-за чего драка?! – Юноша в узорчатом хитоне и дорогом плаще из крашеной шерсти подступил к Лихасу и брезгливо наморщил нос, словно от парнишки воняло.

Впрочем, вопрос предназначался скорее Алкиду с Ификлом – братья, успев сгрузить свою поклажу в дальнем конце внешнего двора, вернулись как раз вовремя (с точки зрения Лихаса) или как нельзя некстати (с точки зрения десятника и его собрата по обижанию Лихаса).

– Из-за чего драка, я спрашиваю?! – властно повторил юноша, сдвинув густые черные брови и презрительно оглядывая близнецов – потных, запыленных, в рваных набедренных повязках.

«Басилейский отпрыск», – мигом определил Лихас.

Близнецы переглянулись – ответа на вопрос юноши они явно не знали.

– Из-за меня, – гордо ответил Лихас и получил от юноши в ухо.

– И так будет с каждым, кто тронет моих… – юноша не договорил.

Пожав плечами, Ификл взял гордого обладателя прекрасного плаща за руку и ногу («Правую руку и левую ногу», – для чего-то отметил дотошный Лихас) и отнес туда, откуда юноша пришел.

Где и положил.

После чего неторопливо вернулся к брату – и оба стали ждать.

Двор закипел. Уже никто не носил вещи, не наливал воду в котлы, не щипал за ляжки босоногих рабынь, не сплетничал – все срочно делились на зрителей и участников, и зрители галдели наперебой, а участники галдели еще громче, выясняя, где оружие – ах, в кладовке?.. согласно обычаю?.. жаль, жаль… и даже заперто?! – и, подбирая по дороге палки и камни, волна желающих подраться во главе с троицей невинно пострадавших покатилась на братьев.

Как Посейдонов вал на береговые утесы.

С той лишь разницей, что утесы не хватают руками то, что на них накатывается, и не расшвыривают в разные стороны.

– Не увлекайся, Алкид, – предостерегающе бросил Ификл во время недолгой передышки. – Это тебе не Гидра… оторвешь голову – заново не вырастет.

– Да я… – начал Алкид, но глянул брату за спину, и угасший было нездоровый блеск в его глазах вспыхнул снова.

Со стороны дворцовых ступеней к месту свалки приближалась немалая процессия – и Алкид сразу узнал шествовавших посредине басилея Элиды Авгия и царя Трои Лаомедонта; оба некогда с позором изгнали Геракла из своих владений.

– Попались! – счастливо возвестил Алкид и, забыв обо всем, двинулся к недругам.

Похожий на скопца Лаомедонт что-то коротко скомандовал – и сразу выяснилось, что оружие сдали отнюдь не все: челядь и солдаты охраны сомкнулись вокруг него и побледневшего коротышки Авгия в кольцо, ощетинившись жалами легких копий и мечей.

И Лихас понял, что сейчас случится беда.

Большая беда.

Веселой потасовки братьев с безобидными грубиянами больше не было. На охрану Лаомедонта надвигался Геракл, вспомнивший былую обиду; копья опытных солдат недвусмысленно говорили об их намерениях, илионский десятник – первый камешек лавины – с увесистым поленом в руках уже бежал за угол двора к оружейной кладовке, надеясь сбить замок… и Лихас стремглав кинулся к поклаже братьев.

Уцепившись за более тонкий конец Алкидовой дубины – Лихас до сих пор с трудом мог оторвать ее от земли, – он волоком потащил ее, всхлипывая, спотыкаясь, хрипло крича:

– Геракл! Я здесь!.. Здесь я… Геракл, оружие!..

«Совсем ошалел малый, – пробормотала старая повариха, равнодушно наблюдавшая за происходящим. – Ох, надорвется… к Гераклу взывает, а где он, этот Геракл?..» Она нагнулась и отцепила котомку, веревкой захлестнувшую один из сучков дубины и волочившуюся следом, – но Лихас не заметил этого и слов поварихи не услышал; он плакал и тащил, тащил и плакал, пока дубина вдруг не взлетела в воздух, а Лихас стал сильным-сильным, а потом – слабым-слабым, потому что дубина обожгла ладони, вырвавшись из рук и улетев в небо…