Герой должен быть один

– Близнецы, – заулыбалась Навсикая, а следом за ней и все женщины, находившиеся в гинекее. – Близнецы у тебя, герой! Ну ты и мужик – с самим Зевсом на равных! Да не мнись – иди глянь на детей, жену поцелуй…

Амфитрион, не чуя ног под собой, послушно обошел ложе, поцеловал в щеку тихую и какую-то чужую Алкмену – и почувствовал, что губы его помимо воли расползаются в совершенно дурацкую и безумно счастливую улыбку.

Два совершенно одинаковых личика – сердитых, безбровых, еле выглядывающих из пеленок – одновременно сморщились, и двухголосое хныканье огласило гинекей.

– Алкид и… Ификл, – вслух подумал Амфитрион. – Да, так я и назову вас: Алкид и Ификл. А боги… боги пусть разбираются сами. Да, дети? Мы-то с вами разберемся, а боги пусть сами…

– Совсем ошалел на радостях, – с притворным раздражением буркнула Навсикая. – Городишь невесть что… Лучше вели кому-нибудь бежать в город и кричать, что у тебя двойня!

– Обойдутся, – отрезал Амфитрион. – Нам спешить некуда – завтра все равно узнают, так что не будем пинать судьбу. И вот что…

Он еще раз посмотрел на близнецов и наугад ткнул пальцем в того, что лежал слева от Алкмены.

– Этот похож на меня, – уверенно заявил Амфитрион. – Клянусь небом, вылитый я!

– А этот? – спросила Навсикая, указывая на второго.

– А этот – на Громовержца!

И еле удержался, чтоб не расхохотаться при виде серьезно кивающих нянек.

Сейчас Амфитрион уже напрочь забыл о странной Галинтиаде, дочери Пройта, словно ее и не существовало вовсе; ничего не знал он и о том, что на его родине в златообильных Микенах, откуда Амфитрион был изгнан родным дядей Сфенелом за убийство другого родного дяди (а заодно и тестя), ванакта^[17] Электриона, что у властолюбивого Сфенела и Никиппы, дочери коварного Пелопса^[18] и внучки проклятого богами Тантала, не далее как вчера вечером родился хилый и недоношенный мальчик.

Первый сын после двух дочерей.

Мальчика назовут Эврисфеем, и он, как это ни странно, выживет – что лишит Амфитриона и его потомков надежды на будущее воцарение в родных Микенах.

Нет, ничего этого Амфитрион не знал – да и узнай он о рождении Эврисфея, все равно не омрачился бы духом, ибо не был в сущности склонен к правлению городами. Рассмеялся бы, налил бы в кубок черного хиосского вина и выпил бы до дна во здравие всех детей, родившихся в эти дни.

И очень удивился бы, если бы какой-нибудь прорицатель сообщил ему, что через полвека с лишним его жене Алкмене принесут седую голову нынешнего мальчика по имени Эврисфей – и Алкмена выколет у этой страшно оскаленной головы мертвые глаза своим ткацким челноком.

Очень удивился – и не поверил бы.

А зря.

3

– Мойры!

– А я тебе говорю – Илифии!

– А я говорю – Мойры!

– Ну и дурак! Станут Мойры сидеть на пороге у какой-то Алкмены! Тоже мне…

– А вот и станут, если по приказу Геры!

– Станут-сядут… Оба вы олухи! И вовсе не Илифии, и уж тем более не Мойры (будут они Геру слушаться!) – а сестры-Фармакиды!

Третий голос… тридцать третий… триста тридцать третий голос… Шумят Фивы, ох шумят…

– Да какая вам разница, кто сидел? Главное, что роды задержали… У Никиппы в Микенах семимесячный родился – у-у, Танталово племя! – и ничего, а у Алкмены первенький едва вылез, а второй вообще через неделю…

– Ой, сестры! Ой, посмотрите на дурищу-то! И деткам своим покажите! Это ж не баба, это ж корыто глупости! Через неделю… Ты ж сама рожала, толстая, должна понимать, небось!

– Это я толстая? Это я-то толстая?! Это ты толстая!

Дерутся женщины в Фивах… дерутся, спорят, друг дружку перекрикивают. Откуда им знать, когда у Алкида брат-близнец Ификл родился, – если про первенца слушок сразу побежал, чуть ли не с первым криком младенческим, а про второго-то сплетня припоздала, на целый день, почитай, задержалась… и то – пока сказали, пока услышали, пока поверили да проверили…

Шумят Фивы, ох шумят… Спят братья-близнецы Алкид с Ификлом, знать ничего не знают, ведать не ведают, грудь сосут, пузыри пускают, не слушают голосов глупых, и того голоса визгливого не слышат, что и другими не больно-то услышан был!

– Жаль!

– Чего жаль, Галинтиада?

– Жаль, что вторую жертву принести не успели! Кто ж мог знать, что у нее двойня… Поздно узнали мы, поздно!

– Да зачем нам второй, Галинтиада? Первый – герой, Избавитель; а второй? Ификл Амфитриад – невелика слава!

---

17 Ванакт (ванака) – царь. (В Микенах правили цари, более высокие по титулу и общественному положению, чем басилеи.)

18 Пелопс – сын Тантала, убитый отцом (Тантал, приготовив из Пелопса еду, предложил ее Олимпийцам) и воскрешенный Гермием по приказу Зевса. Позднее Пелопс коварно сбросил со скалы Миртила – возничего, сына Гермия – и тем самым навлек проклятие на весь свой род. Среди Пелопидов начались кровавые распри братьев, матереубийства и т. п.