Осада, или Шахматы со смертью

Комиссар глядит на него с новым интересом — так, что Пепе Лобо не отделаться от неприятной мысли, что этот взгляд будто призван навсегда запечатлеть Маранью в памяти. Дай срок, дерзкий мальчишка, можно прочесть в складке поджатых губ, дай срок — придется и тебе расквитаться за свою наглость. Впрочем, этот Тисон производит впечатление человека, отменно владеющего собой и хладнокровного, как рыба. Короче говоря, завершает свою мысль капитан, в карты с ними обоими лучше не садись: по лицу нипочем не поймешь, что у них на руках.

— Если вам вдруг найдется что рассказать мне, я к вашим услугам, — примирительным тоном говорит комиссар. — И вас тоже рад буду видеть, сеньор капитан. Мой кабинет — на улице Мирадор, как раз напротив новой тюрьмы.

Надевает шляпу и уже взмахивает тростью, готовясь сделать первый шаг, но вдруг задерживается.

— Да, вот еще что… — обращается он к Маранье. — Я бы на вашем месте впредь воздерживался от ночных прогулок. Это чревато неожиданными встречами. Может вам выйти неприятность…

Юноша с нарочитой медлительностью поднимает на него глаза. Потом, слегка покивав, отъезжает вместе со стулом от стола и откидывает левую полу сюртука. Обнаруживается короткий пистолет флотского образца. Красноватый отблеск ложится на бронзовые щечки лакированной деревянной рукояти.

— Может, может… Может выйти, но может и войти. С тех пор как изобретена эта штука, наладилось сообщение в оба конца.

Комиссар, чуть наклонив голову и ковыряя песок кончиком трости, как будто погружается в размышления о пистолетах, выходах и каламбурах. Потом, коротко вздохнув, проводит рукой в воздухе, словно пером по бумаге.

— Учту, — говорит он с обманчивой и никого не обманывающей мягкостью. — И еще мимоходом хочу напомнить, что в Кадисе ношение огнестрельного оружия гражданским лицам запрещено.

Маранья выдерживает его взгляд с улыбкой едва ли не задумчивой. Тени пляшут на его лице гитарным аккордам в такт.

— Я, сеньор, лицо не гражданское. Я помощник капитана на корабле «Рисуэнья», имеющем королевское каперное свидетельство… Кроме того, сейчас мы находимся за городской чертой, а здесь ваши полномочия не действуют.

Комиссар отдает преувеличенно церемонный полупоклон:

— Учту и это.

— И может быть, когда все наконец учтете, отправитесь отсюда… куда подальше?

Золото в углу рта вспыхивает в последний раз. Да уж, думает Пепе Лобо, комиссар — живое воплощение больших неудобств, на которые может нарваться помощник, и не дай бог тому сойтись с ним на узкой дорожке закона и порядка. Моряки, воздерживаясь от комментариев, наблюдают, как Тисон поворачивается спиной и по песчаному берегу уходит в сторону перешейка и городских ворот. Маранья меланхолично созерцает пустой стакан.

— Я спрошу еще бутылку?

— Не надо. Я сам. — Пепе Лобо все еще провожает полицейского взглядом. — А ты и вправду плавал в Эль-Пуэрто на этом Мулате?

— Может быть.

— А ты знаешь, что он — тип темный и скользкий?

— Да чепуха все это. — Помощник пренебрежительно кривит губы. — И в любом случае меня это не касается.

— Но этот хмырь кажется человеком осведомленным. Впрочем, ему положено быть таким. Ремесло его такое.

Некоторое время оба молчат. Из харчевни поблизости по-прежнему долетают голоса и смех — там вовсю идет веселье. Комиссар уже скрылся во тьме, под аркой Пуэрта-де-ла-Калета.

— Если тут замешан шпионаж, и в самом деле хлопот не оберешься.

— Ох, капитан, хоть ты не начинай, а? Довольно уж на сегодня.

— Сегодня опять собираешься туда?

Маранья не отвечает. Взял со стола стакан и вертит его в руках.

— Пойми, это меняет дело, — говорит Пепе Лобо. — Хорош я буду, если тебя сцапают перед самым выходом в море. Рисковать нельзя.

— Не беспокойся. Я не намерен сегодня покидать Кадис.

— Дай слово.

— Даже не подумаю. Моя личная жизнь — мое дело.

— Ошибаешься. Не только твое. У тебя контракт. Я не могу лишиться помощника за двое суток до съема с якоря.

Маранья угрюмо смотрит на дальние вспышки маяка. Пепе знает: честное слово входит в краткий перечень тех очень немногих понятий, к которым помощник еще питает уважение. Ибо что для других — да, безусловно, и для капитана «Кулебры» тоже — есть звук пустой и ни к чему не обязывающий или тактическая уловка, то для него — священно. Сдержать данное слово, чего бы это ни стоило, — это еще одна черта его сумрачной и дерзкой натуры. Еще один — и не хуже любого другого — способ попытать судьбу.