Осада, или Шахматы со смертью

Так или иначе, Кадис — на месте. Откинув крышечку с окуляра стоящей на треноге подзорной трубы — потребовалось полгода усилий и выматывающей душу бюрократической переписки, чтобы добыть для батарей на Кабесуэле эту красавицу длиной почти в метр: новейшую и усовершенствованную модель «Томас Джоунз», приспособленную для темноты, — Дефоссё через мощную оптику вглядывается в темные очертания города, нащупывая здание таможни, где сидит Регентство. Помимо капеллы Сан-Фелипе, в которой заседает мятежный парламент, — та расположена дальше и неудобней, таможня — одна из его любимейших целей. После многих неудачных попыток, промахов и недолетов артиллеристу удалось наконец пристреляться по зданию и накрыть его несколькими попаданиями. Сегодня он намерен повторить свой успех, если, конечно, лейтенант Бертольди не подкачает и норд-вест не собьет бомбу с траектории.

В тот миг, когда Симон Дефоссё уже собирается отодвинуться от окуляра, он вдруг замечает какую-то тень, пересекающую кружок объектива. С любопытством наблюдая за ней, капитан сдвигает трубу чуть вправо. И вот когда линзы приближают и распластывают тень на огромном черном пространстве бухты, наконец убеждается, что это безмолвный, как призрак, корабль, который на всех парусах идет во тьме в крутой бейдевинд.

В подзорную трубу смотрит и Лолита Пальма со своей дозорной вышки, которую ветер, влетая в окно, открытое на север, продувает насквозь. В широкой черноте бухты едва различима береговая линия, где гаснут звезды, что так щедро усыпали собой свод небес. На угрюмом горизонте, кажущемся еще темнее, чем все вокруг, — так всегда бывает в последний ночной час — видно лишь, как вспыхивают и гаснут отблески маяка на Сан-Себастьяне. Это — слева, а правее и значительно дальше, притушенные расстоянием, низкими звездочками тускло мерцают, подрагивают огни Роты.

— Светает, — говорит Сантос.

Лолита глядит направо, на восток За темными высотами Чикланы и вершинами Медина-Сидонии пробивается на горизонте тончайшая голубоватая полоска, на которой начинают гаснуть звезды. Рождающийся рассвет не раньше чем через час прогонит тьму над бухтой — там, куда уже довольно давно, тщетно напрягая зрение, смотрит со стесненной душой Лолита. Пытаясь уловить хоть малейший признак того, что «Кулебра» приближается к своей цели. Но тьма непроглядна, как и прежде. И в трубу не видно ничего заслуживающего внимания, и все, кажется, спокойно. Может быть, ветер переменился и задержал их, думает она в нетерпении. Может быть, чтобы подойти, пришлось слишком долго лавировать. А может быть, убедившись, что проникнуть в бухту Роты невозможно, ушли в открытое море. Отказались от намерения.

— Если их обнаружат, мы услышим.

Лолита кивает, не размыкая губ. Она знает, что старый Сантос прав. Это спокойствие означает, что «Кулебру», где бы ни находилась она сейчас, никто пока не заметил. В противном случае одна из французских батарей, размещенных между Санта-Каталиной и Ротой, давно уже открыла бы огонь и ветер донес бы сюда с того берега орудийный грохот. Но, если не считать шума ветра, иногда вдруг принимающегося завывать, над бухтой висит полнейшая тишина.

— Туда пролезть — дело нелегкое, — добавляет Сантос. — Требует времени.

Лолита снова кивает. Неуверенно и печально. Когда за открытым окном с особенной яростью проносится очередной порыв ветра, она зябко вздрагивает, хоть набросила поверх халата шерстяную шаль. Ноги в сафьяновых комнатных туфлях, волосы прикрыты шелковым чепчиком. Она не спала всю ночь и вот уже два часа не покидает вышку. В последний раз поднялась сюда после того, как, оставив наблюдать старого слугу и строго-настрого приказав сообщать, если будет хоть что-то новое, сошла вниз и ненадолго забылась тревожным и неглубоким сном, не принесшим бодрости и надежды. И уже очень скоро вновь была на башне и потребовала трубу себе. Сейчас руки и щеки у нее закоченели, и от того, как напряженно вглядывается она в темноту, вжимая в глазницу окуляр, выступили слезы. Методично осматривает береговую линию справа налево, задерживая кружок объектива на темном пятне бухты Рота, но там по-прежнему — тьма и тишина. Мысль о том, что «Марк Брут» со всем грузом пропал навсегда и рухнула единственная возможность отбить его, приводит Лолиту в отчаянье.

— Боюсь, ничего уж не поделаешь, — произносит она шепотом. — Что-то им помешало.

Но Сантос произносит терпеливо и урезонивающе, с вековой флегмой морского человека, привыкшего играть с судьбой в орлянку: