Осада, или Шахматы со смертью

— Физический опыт надо поставить, — говорит Иполито Барруль, — эксперимент провести. В наше время искать сверхъестественное — это просто нелепость.

Рохелио Тисон внимательно слушает его, медленно и понуро шагая по площади Сан-Антонио и глядя себе под ноги, словно изучает кладку мостовой. Заложенные за спину руки держат шляпу и трость. Прогулка немного освежила ему голову после трех подряд партий в кофейне «Коррео»: две он профессору проиграл, а третью — отложили.

— Обратиться к здравому смыслу… — продолжает Барруль.

— Здравый смысл лопнет со смеху, когда я к нему обращусь.

— Стало быть, надо проанализировать видимый мир. Да что угодно! Все лучше, нежели втемяшивать себе в голову какую-то абракадабру.

Комиссар оглядывается по сторонам. Солнце уже зашло, небо над дозорными вышками и террасами потемнело, и в воздухе наконец-то повеяло прохладой. Перед кондитерской Бурнеля и кофейней «Аполлон» стоят несколько карет и портшезов; в последнем свете дня на площади и на улице Анча многолюдно: семьи, снимающие квартиры в здешних домах, обитатели бедных кварталов по соседству, дети, что носятся вокруг, играя в серсо, клирики, военные, эмигранты без средств, старающиеся незаметно подобрать с тротуара окурок сигары. Кадис спокойно и безмятежно нежится среди апельсиновых деревьев и мраморных скамей своей главной площади, наслаждаясь неспешно вступающим в свои права летним вечером. Как всегда, война представляется чем-то безмерно далеким. Более того — ее вроде бы и вообще нет.

— Видимый мир, — возражает Тисон, — сообщает, что все рассказанное мной есть чистая правда.

— Пусть так, но учтите, что и видимый мир тоже способен ввести в заблуждение: это иногда случается. И еще примите в расчет — бывают непредвиденные совпадения. Одни и те же следствия могут быть порождены причинами на первый взгляд схожими, а на самом деле — бесконечно далекими друг от друга.

— Четыре случая вполне конкретных убийств, профессор. Ну или так: три и один. Связь между ними более чем очевидна. Однако подобрать к ним ключа я не могу.

— Подберете, иначе и быть не может. В порядке вещей нет ничего случайного. Физические тела взаимодействуют. Каждое изменение происходит по зримым и скрытым причинам… Без них ничто существовать не может.

Оставив позади площадь, они все так же неспешно идут в сторону Ментидеро. Одно за другим зажигаются прикрытые жалюзи окна в домах и в тех лавках, что еще торгуют. Баррулю, который живет один и ужинает скудно, до смерти хочется съесть омлет с баклажанами в закусочной на углу улицы Веедор. Они входят и присаживаются у стойки, где дымит заправленная скверным маслом лампа, стоят коробки с продуктами из колоний и бурдюки с вином. Профессор — со стаканом местного вина, комиссар — с кувшином холодной воды.

— Рассуждая вообще, можно сказать, что убийца не существует изолированно, сам по себе, — продолжает Барруль в ожидании заказа. — Каждый человек движим энергией — и своей собственной, и той, которая проистекает от тел, получивших некий толчок… Импульс. Всегда и неизменно одна причина порождает другую. Это — звенья цепи…

Подают дымящийся сочный омлет. Хотите, поделюсь, спрашивает Барруль, но комиссар качает головой.

— Вспомните людей былых времен. Они видели, как по небу движутся планеты и звезды, но не постигали, почему это происходит. И так было до тех пор, пока Ньютон не заговорил о силе тяготения, которой одни небесные тела воздействуют на другие.

— Тяготения…

— Да. Есть явления, которые много веков могут оставаться недоступны нашему пониманию. Так же как связь, существующая между французскими бомбами и убийцей. Природу его преступного тяготения, притяжения….

Профессор поглощает омлет с задумчивым видом, будто размышляя над собственными словами. И наконец яростно кивает, уверяясь в своей правоте.

— На всякое тело, обладающее массой, действует закон земного притяжения, — продолжает он. — В свободном падении тело сообщает импульс другим телам. Вступает с ними во взаимодействие. Физические законы всеобъемлющи. Равно относятся и к людям, и к бомбам.

Барруль делает глоток. Потом с довольным видом рассматривает вино на свет и прихлебывает еще раз. Отнимает стакан от губ. Лошадиное лицо расплывается в улыбке.

— Материя и движение, как говорил Декарт. Материя и движение — и вы созидаете мир. Или уничтожаете его.