58  

Вот и он вовсе не виновен в том, что у него чертов запор, — всему причиной сатурнианский недуг, неспособность отдать хоть что-нибудь; Пирс поерзал на холодном унитазе, вздохнул и перевернул страницу.

Нет сомнений (полагал Бертон), что одержимые или отдавшиеся во власть темных сил страдают от физических расстройств или меланхолической хвори. Преобладание в гуморах тела atrabilia, или черной желчи, угнетающей и иссушающей дух, склоняет их вполне предсказуемо в сторону себялюбия, подозрительности, желчности и апатии; меланхолики предрасположены к уединению, трусости и уловкам; это неженатые фермеры, мастурбаторы, чародеи, скупцы.

Однако великие меланхолики, подхватив недуг в его горячей форме, melancholia fumosa [27] {126} , могут обратить свои безымянные стремления к созерцанию высшего и сокрытого (ad secretiora et altiora contemplanda), {127} возносясь из тела и не удовлетворяющего их мира. Кроме того, они могут стать выдающимися дэмониаками, обиталищами вельмож из преисподней, и обрести славу пророчествами и страданиями своими. Меланхолию как таковую, то есть обычное состояние, схоласты полагали одной из семи форм vacatio, отсутствия или отлучки духа, наряду со сном, обмороком, восторгом и чем-то еще. Эпилептические припадки, конечно. Получается четыре. А еще секс. Нет-нет, тогда его в этот ряд не ставили, хотя Пирс Моффет знал, что и он подходит. Восторженное постижение сокрытого; отсутствие, благословенная отлучка.

Где теперь Роз, вдруг подумалось Пирсу, что с ней делают там, в городе, где он никогда не бывал, но куда направлялся, когда Совпадение привело его сюда, где он по сию пору и оставался.

Тогда, в шестнадцатом веке, мир охватила эпидемия меланхолии, но эпоха Пирса не знала ни системы, с помощью которой некогда описывали проявления темперамента, ни названий для того, что овладевало людьми, помимо категорий психиатрии, ставших вдруг бессмысленными; почему я так себя чувствую, почему так грущу, почему меня словно кто-то преследует, почему мне кажется, что я потерял невосполнимое нечто, не пойму, что именно, почему меня все время тянет к холодной воде — утолить ненасытную жажду? Меланхолики, замкнувшиеся в праздном одиночестве, перебирают несколько затертых мыслей, как скупец монеты, или рыщут ночными улицами волчьих городов, ища, кто бы их пожрал, кто бы завладел ими и даровал одержимость, к которой они стремятся.

В наступающем веке таким несчастным смогут помочь, не обвиняя ни в чем. Больницы, конечно, излечения не даруют, но обеспечат уход; меланхоликов будут выводить на солнышко, когда оно в полной силе, во Льве или Овне, при транзитной Венере {128} ; они станут собирать одуванчики и примулы, носить голубые одежды, пить вино из медных чаш — и научатся наконец любви, истинной любви. А когда Сатурн пребудет в асценденте {129} , они, взяв за руки сиделок или товарищей, потихоньку будут ждать, когда это время пройдет.

А может, и не будет такого.

Голая ветка постучала в окно Пирса, словно привлекая внимание, и он с удивлением увидел, что день уже почти минул. Так рано навалилась тьма на Дальние горы, куда ему скоро отправляться. Засунув руки в карманы незастегнутых штанов, он стоял неподвижно в маленькой комнатке, странным образом расположенной между столовой и спальней. Ему не хотелось выходить, но не хотелось и оставаться; он не хотел, чтобы зазвонил телефон, но ощущал первобытный страх — остаться одному в тишине и меркнущем свете. Надо разжечь огонь в печке, решил он, хотя бы согреться; посидеть немного в радостных отсветах. А еще разжечь огонек в душe, выпить чего-нибудь. Он думал об этом, и не только об этом, но продолжал все так же стоять, спокойный и непокойный разом, и пытался понять — что же с ним не так.

Глава четырнадцатая

Сперва, сказали им ангелы, вы должны сжечь все свои книги. {130} Все двадцать восемь продиктованных им томов (холокауст, сиречь всесожжение того, что с начала времен было ценнейшим, записал Джон Ди на странице, где отмечал все повеления ангелов); итак, они с Келли сложили все в мешок, а мешок бросили в огонь плавильной печи, где некогда изготовили крупинку золота; они молились и плакали навзрыд, подбрасывая в огонь сухие дрова; Келли заглянул туда и в языках пламени увидел человека, деловито собиравшего листы книг, которые скручивались и сгорали один за другим. Обливаясь потом, они помешивали угли (10 апреля 1586 года, пасхальное время, теплая пора), пока не осталось ничего, кроме пепла, тлеющих угольков и нескольких почерневших кусочков бумаги с белыми следами выгоревших чернил.

  58  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×