К востоку от Эдема

— Спасибо, — сказал Адам.

— Как желаете оплачивать?

— То есть?

— Можно ведь в рассрочку — понемногу ежемесячно.

— Но в рассрочку как будто дороже?

— Да, добавляются разные проценты. Но некоторым так удобнее.

— Я сразу расплачусь, — сказал Адам. — Чего уж оттягивать.

— Немногие клиенты с вами согласятся, — сказал Уилл со смешком. — И я когда-нибудь начну предпочитать рассрочку, она мне тоже выгодней.

— Я об этом не подумал, — сказал Адам. — Но все таки запишете меня?

Уилл наклонился к нему.

— Мистер Траск, я вас поставлю во главе списка. Первая же поступившая машина пойдет вам.

— Спасибо.

— Для вас я это с радостью, — сказал Уилл.

— Как ваша мама? Держится? — спросил Адам.

Уилл откинулся в кресле, улыбнулся любяще.

— Она удивительная женщина, — сказал Уилл. — Она как скала. Мне вспоминаются все наши трудные времена, а их было достаточно. Отец был не слишком практичен. Вечно в облаках витал или в книжки погружен был. Мать — вот кто держал нас на плаву, без нее бы Гамильтоны в богадельне очутились.

— Славная женщина, — сказал Адам.

— Мало сказать славная. Сильная она. Крепко стоит на ногах. Прямо твердыня. Вы с похорон зашли к Оливии?

— Нет, не заходил.

— С похорон туда вернулось больше ста человек. И мама сама всю курятину нажарила и всех насытила.

— Сама?

— Сама. А ведь не кого-нибудь утратила — мужа.

— Да, женщина удивительная, — сказал Адам.

— Земная она. Понимала, что людей надо накормить, — и накормила.

— Я надеюсь, ее не сломит это горе.

— Не сломит, — сказал Уилл. — Всех нас еще переживет наша маленькая мамочка.

Возвращаясь на ранчо в пролетке, Адам обнаружил, что замечает вокруг то, чего не замечал годами. Видит в густой траве полевые цветы, рыжих коров, пасущихся и не спеша восходящих пологими склонами. Доехав до своей земли, Адам ощутил такую внезапную, острую радость, что удивился — откуда она? И вдруг поймал себя на том, что громко приговаривает в такт копытам лошади: «Я свободен. Свободен. Отмучился. Освободился от нее. Выбросил из сердца. О Господи мой Боже, я свободен!»

Он дотянулся до серебристо-серого ворсистого шалфея на обочине, пропустил его сквозь пальцы, ставшие от сока липкими, понюхал их, глубоко вдохнул в себя резкий аромат. Ему было радостно вернуться домой. И хотелось увидеть, насколько выросли ребята за эти два дня, — хотелось увидеть своих близнецов.

— Освободился от нее. Освободился, — пел он вслух.

2

Ли вышел из дома навстречу Адаму. Держал лошадь под уздцы, пока Адам слезал с пролетки.

— Как мальчики? — спросил Адам.

— В порядке. Я им сделал луки, стрелы, и они ушли к реке в низину охотиться на кроликов. Но я не спешу ставить на огонь сковороду.

— И в хозяйстве у нас все в порядке?

Ли остро глянул на Адама и чуть было вслух не удивился такому пробуждению интереса, но только спросил:

— Ну, как похороны?

— Людно было. У него много друзей. Мне все не верится, что его уже нет.

— Мы, китайцы, хороним своих покойников под барабаны и сыплем бумажки для обмана демонов, а вместо цветов на могилу кладем жареных поросят. Мы народ практичный и всегда голодноватый. А наши демоны умом не блещут. Мы умеем их перехитрять. Прогресс своего рода.

— Самюэлу были бы по душе такие похороны, — сказал Адам. — Ему было бы занятно.

Ли все не сводил глаз с хозяина, и Адам сказал:

— Поставь лошадь в стойло и приготовь чаю. Хочу с тобой поговорить.

Войдя в дом, Адам сиял с себя черный костюм. Ощутил ноздрями тошновато-сладкий, уже с перегарцем, запах рома, как бы исходящий из пор тела. Разделся донага, намылил губку и обмыл всего себя, прогнав запах. Надел чистые синие рубашку и комбинезон, от носки-стирки ставший мягким и голубым, а на коленях белесым. Не спеша побрился, причесался; слышно было, как Ли орудует на кухне у плиты. Адам вышел в гостиную. Ли поставил уже на стол у кресла сахарницу, чашку. Адам огляделся — цветастые гардины от стирок полиняли, цветы выцвели. Ковры на полу вытерты, на линолеуме в коридоре бурая тропинка от шагов. И все это он заметил впервые.

Когда Ли вошел с чайником, Адам сказал!

— И себе принеси чашку. Ли. И если есть у тебя это твое питье, угости. Опохмелиться надо, вчера я был пьян.

— Вы — пьяны? Не верится, — сказал Ли.

— Да, был пьян по одной причине. О чем и хочу поговорить с тобой. Я заметил, как ты на меня сейчас глядел.