К востоку от Эдема

Серая, ватная тоска окутала Кейла. Зачем, зачем Арон ушел из сарая обиженный? Зачем, зачем было подслушивать за дверью в коридоре? Кейл зашевелил губами в темноте, произнося слова беззвучно и все же слыша их.

— Милый Господи, пусть я буду, как Арон. Пусть я не буду плохим. Я не хочу быть скверным. Сделай, чтобы все меня любили, и я дам тебе все, что хочешь, а если не найдется у меня, то я обязательно добуду, Я не хочу быть скверным. Не хочу быть одиноким. Ради Христа прошу Тебя. Аминь.

По щекам медленно катились горячие слезы. Напрягаясь, Кейл сдерживал, глотал всхлипы.

Арон прошептал сбоку в темноте:

— Какой ты холодный. Ты простыл.

Пальцами коснулся руки Кейла, ощутил пупырышки гусиной кожи. Спросил негромко:

— Ну что, были у дяди Карла деньги?

— Нет, — сказал Кейл.

— А ты долго там пробыл. О чем это отец толковал с Ли?

Кейл молчал — у него еще сжимало горло.

— Не хочешь сказать мне? Ну и не говори.

— Я скажу, — прошептал Кейл. Повернулся на бок спиной к брату. Отец пошлет матери векок. Здоровенный венок из гвоздик.

Арон приподнялся в постели, взволнованно спросил:

— Правда? А как венок доедет на другой край Америки?

— Поездом. Тише говори.

— Но гвоздики же завянут? — перешел Арон на шепот.

— А их льдом обложат, — сказал Кейл. — Вокруг всего венка.

— Так это же куча льду нужна! — сказал Арон.

— Еще какая куча, — сказал Кейл. — Давай спи.

Арон замолчал. Потом шепнул:

— Вот бы хорошо, чтоб венок доехал свежий и красивый.

— Такой и доедет, — сказал Кейл. А мысленно молился: «Пусть я не буду скверным».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

1

Адам все утро пробродил в задумчивости по дому, а в полдень вышел на огород к Ли. Тот высевал в темную удобренную землю весенние овощи: морковь и свеклу, репу, фасоль и горох, брюкву, браунколь. Сажал семена ровными рядами — по веревке, натянутой на колышках; пустые пакеты от семян Ли надел на колышки, чтобы знать, где что посеяно. В парнике на краю огорода рассада помидоров, сладкого перца и каиусты была уже почти готова к высадке — дожидалась только, чтобы миновала опасность заморозков.

— Признаю, что вечером вел себя глупо, — сказал Адам.

Ли, опершись на вилы, спокойно поднял на него глаза. — Когда едете? спросил он.

— Хочу поспеть к поезду, что идет в два сорок. Чтоб вернуться восьмичасовым.

— Вы ведь можете и письмом сообщить, — сказал Ли.

— Я думал об этом. Но сам бы ты стал сообщать письмом?

— Нет. Вы правы. Тут уж сглупил я. Никаких писем.

— Надо ехать, — сказал Адам. — Я тыкался мыслью во всех направлениях, и всякий раз меня назад отдергивало, точно поводком.

— Вы можете быть нечестным во многих отношениях, но только не в этом, — сказал Ли. — Что ж, удачи вам. Интересно, что она скажет и как поступит.

— Я поеду в пролетке, — сказал Адам. — Оставлю в конюшне, в Кинг-Сити. В форде ехать один не рискую.

В четыре пятнадцать Адам, взойдя по шатким ступенькам, постучал в облупленную дверь заведения Кейт. Ему открыл новый вышибала — квадратнолицый финн в рубашке, широкие рукава подхвачены резинками в красной шелковой оплетке. Оставив Адама на крыльце, финн ушел справиться, через минуту вернулся и повел гостя в столовую.

Это была просторная комната, голые стены и панели выкрашены белой краской. В центре комнаты — прямоугольный длинный стол, на белой клеенке расставлены приборы-тарелки, блюда, чашки на блюдцах повернуты донышком вверх.

Кейт одиноко сидела во главе стола; перед ней лежала раскрытая счетоводная книга. Платье строгое. Глаза защищены зеленым козырьком; Кейт нервно вертела в пальцах желтый карандаш. Холодно поглядела на Адама, стоящего в дверях. Спросила:

— Что тебе на сей раз нужно?

Финн встал за спиной у Адама.

Адам не ответил. Подошел к столу, положил на счетоводную книгу письмо.

— Что это? — спросила Кейт и, не дожидаясь ответа, быстро прочла письмо. — Выйди и закрой за собой дверь, велела она финну.

Адам сел за стол рядом с Кейт. Отодвинул тарелки, положил шляпу.

Когда дверь затворилась, Кейт сказала:

— Это что — шутка? Да нет, где тебе шутить шутки… — Немного подумала. — Но, может быть, брат шутит? Ты уверен, что он умер?

— Не имею никаких известий, кроме этого письма, — сказал Адам.

— Ну, и что ты хочешь, чтобы я сделала?

Адам пожал плечами.

— Надеешься, что подпишу что-нибудь? Зря надеешься. Чего тебе надо?