Александр Великий или Книга о Боге

Я сказал Олимпиаде: «Молодой Клит втайне любит тебя. Никогда не отвечай ему взаимностью, даже в апрельские или октябрьские ночи, когда глас Афродиты в тебе сильнее всего, но одари его дружбой и дай ему понять, что ты тоже могла бы полюбить его, если б не неприступные стены, разделяющие вас, – тогда он обратит всю свою преданность на твоего сына и всегда будет его оберегать. Посмотри; ведь он привязан к нему больше, чем к ребенку своей родной сестры, маленькому Протею! Когда он гладит по голове Александра, он как бы лелеет свою мечту. Чаще доверяй ему сына. В первые годы у ребенка не обязательно должен быть слишком ученый воспитатель; ему нужен прямодушный мужчина, силой и бесстрашием которого он восхищался бы и поведению которого хотел бы подражать. Пусть Александр бегает за Клитом, тот научит его ходить по каменистой дороге, пить сырую воду из родника, валяться в свое удовольствие на траве. Для того, чтобы разъяснить смысл слов „хлеб“, „листва“, „птица“, „плод“ – не нужно обладать большим умом, нужно только, чтобы человек, объясняющий это, любил тебя, любил жизнь и хотел, чтобы ты тоже полюбил ее».

В течение четырех лет, с двухлетнего до шестилетнего возраста, Александра все время видели с Клитом, чистил ли тот лошадей в дворцовых конюшнях, начищал ли до блеска свое оружие или разгружал повозки с трофеями, присланными Филиппом с войны. «Твой отец – великий полководец,» – говорил ребенку Клит.

Однако временами этот молодой воин, полный сил, проявлял нетерпение и стыдился оставаться в мирной столице в то время, как там, далеко, сражаются войска.

«Клит, – говорил я ему, – верь прорицаниям. Хватит на твою долю сражений и побед, и тот, кто сегодня в славе, еще позавидует тебе. Но снискать славу, которая навеки осенит твое имя, тебе суждено не подле Филиппа, а подле этого ребенка, что спотыкается о твои ноги. Не пытайся опередить события».

Тогда Клит сажал маленького Александра верхом на смирную лошадку и водил ее по кругу, давая ему первые уроки выездки, или брал его с собою в поля, показывая ему, как удирают зайцы, или доставал ему из гнезда птичий выводок. Когда я видел, как они в сумерках возвращаются домой, как начальник стражи несет на руках спящего от усталости ребенка, у меня сжималось сердце, потому что я провидел будущность, идущую за ними по пятам. Я прозревал, что однажды этот мальчик убьет молодого человека, пронзив его грудь, к которой он приникает сейчас своей златокудрой головкой.

Я тоже часто заглядывал к Александру, чтобы показать ему чудеса, какие иные бродячие фокусники из Египта, Иудеи и Вавилонии в базарные дни показывают толпам зевак и которые для нас, магов, являются вещами элементарными, вроде своеобразного развлечения. На его глазах я делал предметы невидимыми или превращал один хлеб в двадцать. Я разрезал веревку на мелкие кусочки, а потом возвращал ее целой. Я изменял цвет воды в кувшине. Я делал так, чтобы камень источал благовоние розы. Я протыкал себе щеку иглой или заставлял ковер плавать под потолком. Маг всегда немного фокусник. Таким образом, я открывал Александру удивительный мир чудес.

Затем я стал водить его в храм и рассказывать о богах. Я научил его произносить их имена так, как произносят их жрецы – с необходимым выражением, чтобы высвободить сокрытые в них могущественные силы, ибо известно, что в слове заключена энергия. Александр вместе со мной присутствовал при жертвоприношениях, я учил его предсказывать по внутренностям животных. Еще не умея читать, он уже мог по печени жертвенного животного распознавать изначальные знаки предсказаний.

День Александра всегда завершался в обществе Олимпиады. Он радовался встрече с матерью, такой молодой и красивой. С отсутствующим взором сидела она на скамейке из слоновой кости и пряла пряжу. Когда сын прибегал к ней, она откладывала пряжу в сторону и брала его на руки. Она благоухала диковинными духами; все ее покои пропитались благовониями. Мало интересуясь своей дочерью Клеопатрой, которую поручила заботам служанок, она по малейшему поводу беспокоилась за сына и проводила долгие часы, созерцая его, как идола. Глаза ее при этом озарялись голубоватым холодным светом. Она подводила ребенка к возвышающемуся в глубине покоев алтарю, на котором день и ночь горели светильники и воскурялись благовония. Сидя на корточках с распущенными волосами и простирая вверх ладони, как того требовал обряд поклонения, торжественным голосом, напоминавшим ребенку голос жреца в храме, она произносила заклинания.