Безатказнае арудие

– Вы Асура? – спросила женщина.

Она подняла глаза. У скамейки перед ней стояла высокая дама в строгой голубой одежде, с глазами такого же цвета и бледной кожей.

– Да, я Асура. А вы Юкубулер?

– Да. – Женщина протянула руку. – Да, я Юкубулер. – Асура почувствовала шершавое пожатие – на руках у женщины были перчатки из тонкой, но жесткой сеточки. – Рада вас видеть. – Она показала на высокого плечистого мужчину, от которого исходило впечатление силы. Его глубоко посаженные глаза смотрели чуть раскосо. – Это мой друг. Познакомьтесь – Лунс.

Человек кивнул. Асура улыбнулась. Тот ответил ей мимолетной улыбкой.

– Идем? – сказала женщина.

– Куда? В крепость? Да, идем.

Женщина улыбнулась едва заметной улыбкой.

– Да, конечно.

Она встала и пошла с ними.

2

Член Консистории Кволиер Онкатерий VI сидел в ледовой лодке-одиночке, изо всех сил налегая на весла. Сиденье ходило под ним туда-сюда, дыхание со свистом вырывалось из легких. Когтевесла вонзались в ровную сверкающую поверхность по обеим сторонам. Лодка представляла собой отрезок углеродной трубы в форме буквы «А». Она была такой легкой, что ребенок поднял бы ее одной рукой, и скользила по льду на трех тонких, как волосок, килях, издавая назойливое шуршание и чуть потрескивая.

Ледяной ноток воздуха обдувал его облегающий костюм, устремляясь к липу через обвязку сиденья.

Гребок скольжение, гребок – скольжение, вдох выдох, сердце, легкие и мышцы подчинены тому же ритму, мелькают весла, переносясь назад, а потом идут вперед, толкая лодку. Когти на концах весел цепляются за лед, давая опору на резком гребке.

Хитрость гребли на льду состояла в том, что нужно было точно определить усилие и угол атаки (или вреза) когтей и одновременно соизмерять вертикальную и горизонтальную составляющие гребка, чтобы таким образом достичь, с одной стороны, достаточного, но не чрезмерного углубления в поверхность льда, дающего мощный толчок, но без лишней траты сил на извлечение когтей изо льда; а с другой – придать лодке такой ход, что она на каждом гребке почти отрывалась от поверхности льда, но только почти. Соблюдение этих двух принципов было делом нелегким, требовавшим тонкого чутья и огромной концентрации внимания. В жизни политика (а точнее – правителя) было много занятий, требовавших такого же подхода.

Онкатерий гордился навыками, которые приобрел благодаря этому спорту.

Он греб, не замечая ничего вокруг, сосредоточившись лишь на впечатанной в лед расплывчатой черной полоске – разделительной линии его ряда. Вокруг простирались километры льда, где лишь изредка встречались люди на коньках, айсбордах и буерах. Разреженный воздух Большой Летательной Комнаты пятого уровня был наполнен звоном полозьев, выписывающих узоры на поверхности замерзшего озера-пола, и жужжанием пропеллеров мотодельтапланов, описывающих неторопливые кривые в необозримом пространстве под сводом.

В мозгу Онкатерия что-то щелкнуло, и на поле его зрения наложился дисплей с высвеченным результатом километрового заезда.

Он убрал весла в лодку и расслабился; дыхание еще не успокоилось, и лодка продолжала быстро скользить по льду. Он поднял глаза на мотодельтапланы у резного висячего выступа центрального сталактита под коньковым сводом потолка.

Он подумал, что скоро, может даже через сто лет, от всего этого не останется и следа. От Большой Летательной Комнаты, от Серефы, от самой Земли. Даже солнце никогда не будет таким, как прежде.

От этой мысли Онкатерий погрузился в какую-то сладостную тоску, меланхолический экстаз, делавший повседневность еще желаннее. Ценить каждое мгновение, наслаждаться каждым ощущением, вкушать каждое из многогранных чувств, отдавая себе отчет в том, что события движутся к финалу, что впереди больше нет иллюзорной бесконечности времени. Это было настоящее.

Все, что они и их предки знали на протяжении однообразного тысячелетия, начиная с Диаспоры, являло собой некую разновидность красивой смерти, элегантно-безличную жизнь автомата: пустую оболочку без сути. Теперь все это уходило. Огонь, освещавший путь к цели человечества (настоящего человечества, той его части, которая решила хранить верность прошлому и тому, что оно значило), горевший на протяжении многих неспокойных веков, начал гаснуть.

Финал. Завершение. Окончание… Закрытие.

Онкатерий наслаждался мыслями и ассоциациями, которые тянулись за этими словами, он впитывал в себя их смысл, их коннотации, как втягивал в свои легкие морозный, колючий воздух, сухой и бодрящий, несмотря на всю его стерильность. В особенности если ты знаешь: возможно, тебе не придется разделить судьбу других землян или всего, что вокруг.