Возвращение

— Черт побери, ты ешь, а у тебя за спиной настоящие джунгли!

Похоже, игра стоила свеч. Я позвонила и получила приглашение заглянуть к ним по дороге домой.

Это было нечто. Столовая напоминала кадр из «Маугли»: всюду были намалеваны деревья, фрукты, цветы, над головой нависали облака, под ногами расстилалось озеро, а из кустов выглядывали разные дикие звери. Вся мебель была в стиле «сафари», за исключением красивого стеклянного стола и громадных подсвечников. Да, ничего себе…

Я удалилась с гордо поднятой головой. По крайней мере одно задание выполнено. Приду в «Ридженси» и до возвращения Сэм выпью бокал холодного белого вина…

Едва я открыла дверь люкса, как задребезжал телефон. Мысль о том, что это звонит Крис, не успела прийти мне в голову. И слава богу. Потому что это был Гордон Харт.

— Хелло. Хилари сказала, что послезавтра вечером мы обедаем у нее. Подождать вас у лифта? — Его голос звучал куда добродушнее, чем на работе. Примерно так он разговаривал во время вчерашней прогулки.

— Спасибо, но в четверг я уйду пораньше. Мы не виделись с Хилари со времени моего отъезда из Нью-Йорка.

— Что ж, не буду навязываться. Как вам работается?

— Вообще-то замечательно, но я немного отвыкла от такого ритма. Сказывается отсутствие практики.

— Ничего, привыкнете. Куда вы исчезли утром? Я хотел пригласить вас на ленч. Но в следующий раз вам не улизнуть!

— С удовольствием…

— Значит, договорились. Желаю вам приятно провести вечер, Джиллиан. До завтра.

До свидания… — Странный звонок. И человек странный. Казалось, бездонная пропасть отделяет его от остального мира. Он оставался бесстрастным даже тогда, когда его слова звучали дружелюбно, и это слегка сбивало с толку. Но Мэтью Хинтон не шел с ним ни в какое сравнение. У Гордона были душа и сердце. С первого взгляда было видно, что ему пришлось пережить трагедию. Но кто или что заставило его страдать? Я рухнула на кровать и уснула, так и не успев обдумать это.

Меня разбудил телефонный звонок. Ничего не соображая, я потянулась к трубке. На сей раз это действительно был Крис. На душе сразу потеплело, на язык просились ласковые любовные слова… Я сонно улыбалась, чмокала в трубку, вслушивалась в звуки его голоса. А потом повернулась на бок и посмотрела на часы. Четыре пятнадцать… Значит, в Сан-Франциско час пятнадцать… И тут мне почему-то вспомнилась Мэрлин. Прежде чем я сообразила, что делаю, у меня издевательски вырвалось:

— А где Мэрлин? Разве она не пришла ночевать?

«Ух-х…» — выдохнула я. Крис отпрянул от трубки, словно получив пощечину. После этого мы говорили о моей работе, о погоде, о планах Криса, о его фильмах и старались не упоминать ни о Мэрлин, ни о чем-нибудь действительно важном. Паршивый получился разговор. Мы играли, а Мэрлин пряталась за углом, подсматривала и подслушивала. Нам обоим было не по себе, я злилась и мучилась, а Кристофер чувствовал себя неуютно. Другой на его месте чувствовал бы себя куда хуже. Но от Криса ничего иного ждать не приходилось.

Глава 20

С точки зрения светского общества открытие сезона на ипподроме ничем не отличалось от открытия сезона в опере. Можно и на людей посмотреть, и себя показать. Мэт, как всегда, был очарователен, но с него постепенно сползала позолота. Он начинал меня раздражать. Потом мы обедали в «Каравелле», и опять кто-то склонялся над блокнотом и царапал в нем «мистер Хинтон». Теперь газеты были к нам добрее, чем в прошлый раз, хотя и не обошли вниманием. Они просто отметили наше присутствие, опубликовав фотографии почетных посетителей. Наутро звонка Пег не последовало.

В четверг я отправилась брать интервью у Мил-та Хаули. Он жил в пентхаусе на площади Объединенных Наций. Я стояла на тротуаре, собиралась с мыслями и смотрела вверх, не уставая поражаться высоте нью-йоркских небоскребов. Все здесь было огромное и высоченное. От этого города перехватывало дыхание и кружилась голова. Он лез вон из кожи, пытаясь доказать каждому свое главенство. Это была Мекка, Содом, ад и рай одновременно, и любое человеческое существо, попав сюда, чувствовало себя и подавленным, и очарованным. Даже если я завтра уеду и никогда не вернусь, у меня на всю жизнь останется воспоминание о том, что мы с Нью-Йорком пришли к соглашению. Оно было подписано в тот момент, когда я сошла с самолета и поклялась посадить этот город на цепь. Но и он взял меня за глотку.

В апартаменты Милта Хаули меня провела миниатюрная белокурая девушка, которую Милт называл «своей старушкой». Его любовница. А потом все завертелось. Он ринулся в Рокфеллер-центр, оттуда — в «Даблдей», где ставил автографы на собственных пластинках, потом понесся к своему агенту подписывать контракты; в три часа у него был ленч в ресторане «Мама Леоне», где в перерыве между салатом и экзотическим блюдом под названием «спумони» я ухитрилась задать ему несколько вопросов. Милт оказался интересным человеком. Десять лет назад он начинал петь блюзы в Чаттануге, штат Теннесси, потом успешно снялся в одном голливудском хите и вдруг с головой ушел в движение протеста. За это его тридцать семь раз сажали в тюрьму. Он так увлекся, что чуть не забросил карьеру певца. И все же он добился своего, стал мистером Сверхзвездой. Три альбома за год, проданные миллионными тиражами, два контракта на съемки в кино, приглашения в Лас-Вегас, Голливуд и Нью-Йорк. Целый бум!