Кровь и золото

Никто из истово молившихся прихожан не обратил внимания на фигуру, облаченную в красный бархатный плащ с капюшоном, быстро и неслышно пробравшуюся к открытой двери часовни, чтобы взглянуть на произведения искусства.

Ах, если бы свечи горели ярче! Если бы я осмелился зажечь факел. Но ведь я обладал зрением вампира – мне ли жаловаться? И в той часовне я увидел полотна, написанные совершенно по-новому. Да, они были религиозны, да, они были строги, да, они были благочестивы, но в них горела искра того, что при желании можно назвать величием.

Автору удалось подобрать удивительную смесь разнообразнейших элементов. Несмотря на печаль, я ощутил глубокую радость, но тут внимание мое привлек тихий смертный голос. Он звучал так тихо, что обычный человек вряд ли смог бы разобрать слова.

– Он умер, – проговорил смертный. – Все умерли, все художники, что работали здесь.

Лицо мое исказилось от боли.

– Их забрала чума, – продолжил человек.

Он, как и я, скрывал лицо под капюшоном, только его плащ был темнее, а глаза лихорадочно блестели.

– Не бойся, – сказал он. – Я переболел, но остался жив и не передаю заразу – понимаешь? Но они умерли, эти художники. Их больше нет. Чума забрала их, и с ними ушло все, что они знали и умели.

– А ты? – спросил я. – Ты художник?

Он кивнул.

– Они были моими учителями, – ответил он, показывая на стены. – Наш труд остался незавершенным. Одному мне не закончить.

– Непременно закончи! – воскликнул я и потянулся за кошельком.

Я извлек несколько золотых монет и протянул ему.

– Думаешь, это поможет? – уныло спросил он.

– Больше у меня ничего нет, – сказал я. – Быть может, ты купишь себе уединение и покой. И сможешь снова начать творить.

Я повернулся, чтобы уйти.

– Не оставляй меня, – неожиданно попросил он.

Я обернулся и взглянул на незнакомца. Он смотрел мне прямо в глаза – пристально, настойчиво.

– Все умирают, а мы с тобой – нет, – продолжал он. – Не уходи. Пойдем, выпьем вина. Останься со мной.

– Не могу, – отказался я, дрожа с головы до ног, чувствуя, что слишком увлекся и нахожусь на грани убийства. – Если бы мог, я бы остался.

И я покинул Флоренцию, чтобы вернуться в святилище Тех, Кого Следует Оберегать.

Я лег и надолго уснул, обвиняя себя в трусости за то, что не доехал до Рима, и радуясь, что не выпил до капли кровь возвышенной души, обратившейся ко мне в церкви.

Но я изменился и знал, что никогда не стану прежним.

Во флорентийской церкви я познал новое искусство. И это искусство даровало мне надежду.

«Предоставим эпидемии идти естественным ходом», – решил я и закрыл глаза.

И чума в конце концов отступила.

Новая Европа запела на разные голоса.

Она пела о новых городах, о великих победах и сокрушительных поражениях. Вся Европа находилась в состоянии трансформации. Торговля и процветание вскормили искусство и культуру – подобно тому как это делали в прошлом королевские дворы, соборы и монастыри.

Она пела о человеке по фамилии Гутенберг из города Майнца – он изобрел печатный станок и сотнями изготавливал дешевые книги. Простонародье могло купить себе Священное Писание, Часослов, сборники комических рассказов и чудесных стихов. Новые печатные станки устанавливались по всей Европе.

Она пела о трагическом падении Константинополя под натиском непобедимой турецкой армии. Но гордые города Запада уже не зависели от покровительства далекой Греческой империи. Плач по Константинополю остался без внимания.

Италию, мою Италию, освещало величие Венеции, Флоренции и Рима.

Пришло время покинуть мой склеп.

Я очнулся от волнующих грез.

Пришло время увидеть этот мир, которому исполнилось одна тысяча четыреста восемьдесят два года, если считать от Рождества Христова.

Точно не знаю, почему я выбрал тот год, но меня настойчиво призывали голоса Венеции и Флоренции, а я успел повидать эти города в дни лишений и скорби. Теперь мне безумно хотелось взглянуть на них во всем великолепии.

Но прежде нужно отправиться домой, на юг, в Рим.

И вот я снова зажег перед возлюбленными Прародителями масляные лампы, стер пыль с их украшений и непрочных одежд, помолился им по обычаю и отправился навстречу одному из самых славных столетий, что довелось прожить западному миру.

Глава 14

Я отправился в Рим. Меньшее меня не устраивало. Увиденное кольнуло мне сердце, но и поразило до глубины души. Рим стал огромным оживленным городом, твердо намеренным подняться из многослойных руин, полным купцов и мастеровых, что не покладая рук работали над грандиозными дворцами Папы, кардиналов и других богачей.