Кровь и золото

– Амадео...

Имя сорвалось с языка, словно мне подсказали его ангелы, сравнение с которыми невольно напрашивалось при одном взгляде на чистое невинное лицо.

Он увидел меня, и его глаза расширились от изумления. В его мыслях снова промелькнули величественные иконы, озаренные золотым светом. Он отчаянно пытался вспомнить. Иконы. Христос, которого он рисовал. Мои длинные волосы и горящие глаза напомнили ему Христа.

Он попытался было заговорить, но губы не слушались. Он старался припомнить имя своего Господа.

– Я не Христос, дитя мое, – обратился я к потаенной части его души, о которой он ничего не помнил. – Но я способен подарить тебе спасение. Иди ко мне, Амадео.

Глава 19

Невероятно, но я мгновенно влюбился в него. Когда я забрал его из борделя и поселил в палаццо вместе с другими мальчиками, ему было не больше пятнадцати лет.

Крепко прижимая его к себе в гондоле, я понимал, что он был обречен – я вырвал его из самых объятий смерти.

Хотя уверенные движения моих рук успокаивали его, сердце билось настолько слабо, что до меня едва доносились образы, мелькавшие в его мыслях, пока он лежал, приникнув к моей груди.

Добравшись до палаццо, я отказался от помощи Винченцо, отправив его раздобыть мальчику что-нибудь поесть, и отнес Амадео к себе в спальню.

Я уложил исхудавшее тело в обносках на кровать, на пышные подушки под бархатным пологом, и, когда подоспел суп, сам напоил его с ложки.

Вино, суп, лимонно-медовый напиток... Чем еще можно помочь?

– Пусть жует медленнее, – предостерегал Винченцо, – чтобы он не съел слишком много сразу после голодания, иначе мы повредим ему желудок.

Наконец я отослал Винченцо и запер на засов двери спальни.

Наступило роковое мгновение – мгновение, когда я познал самые тайные глубины своей души, когда я признался себе, что передо мной наследник моего могущества, моего бессмертия, ученик, которому я передам все, что знаю.

Глядя на лежащего на кровати мальчика, я забыл язык раскаяния и угрызений совести. Я стал Мариусом – очевидцем столетий, Мариусом – избранником Тех, Кого Следует Оберегать.

Я опустил Амадео в ванну, омыл его и покрыл поцелуями. Я с легкостью добился от него близости, в которой он отказывал своим мучителям, – моя бесхитростная доброта и слова, что я нашептывал в его нежные ушки, смущали его и кружили голову.

Я поспешил посвятить его в удовольствия, которых он прежде себе не позволял. Он ошеломленно молчал, но прекратил молить об избавлении.

Однако даже здесь, в безопасности моей спальни, в объятиях того, кого он считал Спасителем, ни одному воспоминанию не удалось подняться из бездны сознания в царство рассудка.

Возможно, мои откровенно плотские прикосновения только укрепили стену между прошлым и настоящим, выросшую в его голове.

Лично я никогда прежде не испытывал такой безраздельной близости со смертным, не считая тех, кого я намеревался убить. Я обвивал руками его тело, прижимался губами к щекам и подбородку, ко лбу и закрытым глазам – и у меня мурашки бежали по коже.

Да, я испытывал жажду крови, но с ней я прекрасно умел справляться. Я полной грудью вдыхал запах юной плоти.

Я знал, что могу сделать с ним все, что пожелаю. Не было на свете силы, способной меня остановить. Не требовалось подсказок сатаны, чтобы сознавать: я могу забрать его с собой и воспитать во Крови.

Я осторожно вытер его полотенцами и опять уложил в постель.

Я присел к столу, так, чтобы, повернувшись в сторону, видеть его лицо, и передо мной в полную силу развернулись картины будущего – столь же ясные, как мое желание соблазнить Боттичелли, столь же ужасные, как моя страсть к очаровательной Бьянке.

Вот он, найденыш, которого можно подготовить для Крови! Дитя, окончательно потерянное для мира. Я мог вырастить его так, как того требовала Кровь.

Сколько займет воспитание – ночь, неделю, месяц, год? Решать только мне.

В любом случае я сделаю из него сына Крови.

В памяти возникла Эвдоксия – она говорила о возрасте, когда лучше всего передавать Кровь. Мне вспомнилась Зенобия, ее сообразительность, понимающие глаза. Я подумал о давних рассуждениях об искушениях девственности, о том, что можно сделать из девственницы что угодно, ничего не теряя.

А этот мальчик, спасенный из рабства, был когда-то художником! Он знаком с волшебством желтка и пигментов, с волшебством покрывающей дерево краски. Он вспомнит; он непременно вспомнит времена, когда его больше ничто не волновало.