Кровь и золото

Я молчал, обдумывая ее слова, а вокруг звучала чарующая музыка смертной жизни.

Зенобия тем временем продолжила:

– От меня ей не требовалось ни понимания, ни знания ее натуры. Я вполне устраивала ее как игрушка. Даже когда я читала ей или пела, ей не было до меня дела. Но ты... В тебе она видела равного. Когда она заговаривала о тебе, ей было все равно, слушают ее или нет. Она продолжала строить планы, как заманить тебя в свой дом, как поговорить с тобой. Ты стал для нее наваждением, исполненным страха. Понимаешь?

– Все пошло не так, – сказал я. – Нам пора. Мне нужно еще многое тебе показать. До рассвета остались считанные часы.

Мы вышли в ночь, крепко обнявшись. Как же мне нравилось учить ее! Это занятие всецело захватило меня.

Я показал, как без труда взбираться на стены, как проходить мимо людей, скрываясь в тени, как приманивать смертные жертвы.

Мы пробрались в собор Святой Софии, что Зенобия прежде считала невозможным, и впервые с тех пор, как она получила Кровь, ей удалось посмотреть на великий храм, столь близко знакомый ей в смертной жизни.

Наконец, когда мы оба утолили ночную жажду жертвами, пойманными в темном переулке, и она познала всю меру обретенной силы, мы вернулись в дом.

Там я отыскал официальные документы, устанавливавшие право собственности, изучил их вместе с ней и научил, что нужно сделать, чтобы сохранить дом Эвдоксии в своем владении.

Авикус и Маэл оставались в комнатах. И поскольку близился рассвет, они попросили разрешения укрыться здесь на день.

– Этот вопрос следует задать Зенобии, – ответил я. – Дом принадлежит ей.

Она, добрая душа, тотчас пригласила их остаться и занять потайные покои, принадлежавшие Асфару и Рашиду.

Я заметил, что она находила хорошо сложенного и обладавшего изящно вылепленными чертами Авикуса весьма красивым, а по отношению к Маэлу проявляла излишнюю сердечность и беспечность.

Я молчал, хотя испытывал необычайное смятение и боль. Мне не хотелось расставаться с ней. Мне хотелось лечь рядом с ней в темноте склепа. Но настало время прощаться.

Донельзя утомленный, невзирая на хорошую – нет, даже восхитительную! – охоту, я вернулся на пепелище, спустился к Священным Прародителям и лег спать.

Глава 13

Я подошел к поворотной точке в моей истории, ибо еще немного – и мы приблизимся к настоящему моменту приблизительно на тысячу лет.

Не могу с точностью сказать, сколько времени прошло, потому что не вполне уверен, в каком году покинул Константинополь. Знаю лишь, что это произошло после правления Юстиниана и Феодоры, но до того, как арабы подняли знамя новой религии – ислама – и начали на удивление быстрое победоносное шествие с востока на запад.

Здесь особенно важно отметить, что я не смогу рассказать тебе всю историю моей жизни, что я считаю нужным миновать те столетия, которые историки именуют средними веками, хотя в то мрачное время мне довелось пережить немало событий. Однако о них я, возможно, подробно поведаю позже.

Пока что скажу лишь, что, оставляя в ту ночь дом Зенобии, я очень беспокоился за благополучие Тех, Кого Следует Оберегать.

Нападение толпы на наш дом поселило в моей душе непреходящий ужас. Тех, Кого Следует Оберегать, необходимо разместить в безопасности подальше от городских стен, мне же следует подыскивать себе жилье в городе. Никто, кроме меня, не должен иметь возможность добраться до них.

Вопрос в том, куда их отвезти.

На Восток я поехать не мог: воинственная Персидская империя уже отбила у греков всю Малую Азию и захватила даже Александрию.

Что касается моей дорогой Италии, я с удовольствием поселился бы рядом с ней, но не в самой стране – наблюдать за воцарившимся там хаосом было выше моих сил.

Но я вспомнил одно хорошее место.

Итальянские Альпы, горный массив на севере полуострова, были знакомы мне по смертной жизни. Римляне построили там несколько дорог, и сам я в молодости бесстрашно преодолевал путь Клавдия Августа и знал особенности местности.

Разумеется, варвары часто проносились по альпийским долинам на пути в Италию и обратно. В тех землях обрело популярность христианство – повсюду строились церкви и соборы.

Но я не стремился осесть в плодородной, густо населенной долине, не влекли меня и вершины гор, где располагались замки и монастыри.

Мне требовалась лишь небольшая, уединенная, сокрытая от посторонних глаз долина, куда мог добраться только я.