А если это был Он?

Каждый понял, что он говорит о появлении Эмманюэля Жозефа на Рождество. Тон был задан.

— Один из этих лжепророков посеял несколько дней назад смуту среди нашей паствы. Он сделал это тем искуснее, а стало быть, тем успешнее, что значительная часть его речи, казалось, побуждала верующих вновь обратиться к духу Господню. Тем не менее волк в овечьей шкуре не может утаиться от ока пастыря! Две фразы в его речи обнаружили намерения, чуждые Божественному Духу. Первая была направлена против горделивых монументов, то есть церквей. Однако пышность религиозных зданий всегда отражала лишь рвение верующих почтить по мере своих земных средств величие Бога.

Понтифик сделал паузу и бросил новый взгляд в камеру.

— Другая ошибка, более серьезная, подстрекала тех, кто склонил свой слух к речам этого лжепророка, отождествить ислам с христианской верой. Несмотря на братскую любовь, которую мы испытываем к мусульманам, мы никак не можем допустить, что наши религии — одно и то же. Иисус Христос для ислама отнюдь не то же самое, что для нас: Сын Божий и Мессия-искупитель. Отсюда вытекает, что речи этого человека ни в коем случае не могут нести божественный свет и еще менее свет христианской религии. Поэтому я призываю верующих лишить всякого доверия неподобающие проповеди ловкого обманщика, которым они могли поверить в минуту слабости!

Кардинал Менье и президент ЭСПТ Верту, находившиеся во время этого выступления в Риме, оценивали успех своей миссии, глядя на большой плоский экран среди золоченой лепнины в парадном салоне епископского дворца в Ватикане, предназначенного для высокопоставленных гостей. Рядом с ними сидели еще трое прелатов: епископ колумбийский, епископ из Кот-д'Ивуара и немецкий кардинал.

Папская речь была составлена умело: ни слова об экономических последствиях выступления Эмманюэля Жозефа, только богословские рассуждения. Так понтифика не обвинят в том, что он позволил экономике повлиять на себя.

— Мы правильно поступили, предприняв эту поездку, — сказал Верту, любуясь красавчиком ангелом на картине, чья обольстительная улыбка и формы настроили его на мечтательный лад.

— Ваш поступок был внушен самим Провидением, сын мой.

— Нам остается убедить правительство. Оно должно употребить все меры, чтобы развеять последствия этой чертовой рождественской телепередачи.

Брат-камерарий подал им кофе.

23

— Все начинается снова, — с грустью сказал Эмманюэль, выключив телевизор.

Сидевшая рядом с ним молодая женщина положила руку на его ладонь.

Фиолетовые декабрьские сумерки сгущались над улицей Бреа. Полумгла заполнила маленькую квартирку, где Вечный возврат только что явил всю свою очевидность.

— Нет хуже глухоты, чем у того, кто не хочет слышать. Вернемся в Карачи, — сказала она.

— Моя миссия там выполнена, — ответил он.

Она боялась, что он исчезнет, опять уйдет в те незримые, но напряженные миры, что изредка приоткрывали свою завесу перед людьми. Когда-нибудь он уйдет, она это знала и лишь надеялась последовать за ним, ибо ей не удавалось представить себе жизнь без него.

Она начала жить только в тот день, когда повстречала его на берегу реки, когда ее племянники запускали воздушный змей. Прежде она отказывалась от мира. Но тогда она еще не знала, что такое настоящий отказ. Мир опять исчез. Все заполнил собой этот мужчина.

«Сними маленькую квартирку», — поручил он ей, когда они вместе покинули Шринагар. Вскоре после их приезда в Париж она выбрала эту скромную двухкомнатную на третьем этаже ничем не примечательного дома. Единственным украшением квартирки была герань на балконе. Женщина готовила и занималась хозяйством. Он иногда выходил, шагая по улицам столицы, удостоверяясь в том, что уже и так знал: поддельная жизнь, как он ее называл, жизнь большой лжи плыла над городом, словно миазмы какой-то болезни. Она угрожала задушить другую — подлинную жизнь людей, которую не затемняли ни их кумиры, ни мечты о власти и славе. Чего хотят люди? Царских хором, сверкающих машин, которые льстят их самолюбию; роскошных вещей, привыкнув к которым перестают их замечать. Дорогих яств и алкоголя, за одну бутылку которого даже скромный труженик готов отдать недельное жалованье. Одежды, которую наденут всего несколько раз. А главное — вечной молодости. Молодости.

— Разве им не говорили, что всему в жизни свое время? — спросил он у своей спутницы, которую позабавило это описание мира.