А если это был Он?

Впрочем, где-то он теперь?

Тот же историк, закоренелый «модернист», склонный к провокации, написал, что необходимо отделить Иисуса от церкви, ибо та была в прошлом орудием подавления, тогда как Иисус, восставший против тирании Синедриона, явился, таким образом, первым модернистом, «новой личностью» в истории. Доказательство: появление таинственного персонажа, которого сочли Иисусом, повергло французские власти в величайшее смятение.

Статья вызвала раздражение кардинала-архиепископа Менье, который, однако, воздержался от ответа на нее, сочтя, видимо, что чем меньше будут говорить об Эмманюэле Жозефе, тем лучше.

Все же порой прелат недоумевал: зачем Иисусу понадобилось вмешиваться в земные дела до Страшного суда? От этого один только разброд, и ничего более! Чтобы навести порядок в богословии? Но это значит ниспровергнуть все здание церкви! Мысли нечестивые, неуместные, неумные и неосторожные. Но прелаты происходят из мирян, так что вопреки событиям, к которым он оказался причастен в салоне Елисейского дворца, такие мысли тоже приходили кардиналу-архиепископу в голову.

Третья часть

Незнакомец с Таймс-сквер

29

Панк, стоявший перед магазином электроники, приобрел в голубом неоне его витрин какой-то нехороший оттенок. По счастью, лишь немногие знали природный цвет его лица — мертвенно-бледный, как у жмуриков из «Дворца ужасов» и прочих музеев восковых фигур, с той только разницей, что у него еще все было прихотливо усыпано угрями. Пожалуй, при такой голубой физиономии и обесцвеченных перекисью волосах, которые в искусственном свете стали зелеными, ему и в самом деле недоставало обаяния. Глаза прятались под черными выпуклыми очками, как у героев некоторых фильмов, вдохновленных очередной серией «Матрицы», этого гностического Евангелия.

Из-за холода он щеголял в фуфайке из искусственного медвежьего меха и в стеганой куртке с алюминизированным покрытием, блестевшей всеми огнями, а джинсы его были явно скроены на молодого слона, хоть тот их, конечно, носить бы отказался. Но главное, на ногах у него красовалась так называемая «спортивная» обувь известной марки, с лампочками, мигавшими на каждом шагу. Будто сойдя прямо с картинки продвинутого журнала мод, он, казалось, готовился к запуску в межзвездное пространство какого-нибудь телесериала для упертых подростков. Или же это был рэпер, недавно выведенный на орбиту славы ракетой с солидным запасом горючего и теперь ожидавший преклонения обожателей в храме своего культа, между Шестой и Девятой авеню. Полуобернувшись к соседу, он злобно изрыгнул с резким выговором Квинса нечто, при буквальном воспроизведении звучавшее примерно так:

— Эй ты, урод, дерьмом, что ли, зенки залил? Кончай мне копыта топтать!

Было 23.54. На Таймс-сквер толпилось около миллиона ньюйоркцев и приезжих. Все ожидали наступления Нового года и фейерверка, который должен был начаться с двенадцатым ударом.

— Да не трогал я твои говнодавы, — надменно ответил мужчина лет сорока, стоявший под руку с супругой. Он был облачен в длинное пальто и фетровую шляпу — отличительный признак несомненного угнетателя.

— Я что, не чувствовал? Колеса мне изгадить хотел!

— Что ты мог почувствовать? — возразил тот с презрением. — У тебя вся твоя обезьянья шкура еще дурью засыпана…

Панк окончательно развернулся и сграбастал своего собеседника за грудки.

— Стив! — крикнула супруга. — Пошли отсюда!

— Что ты сказал? Что у меня дурь на обезьяньей шкуре? — прорычал панк, дергая за отвороты пальто.

— Отвяжись, шимпанзе! Совсем спятил, ей-богу!

Панк сделал знак своим дружкам, насторожившимся уже при первых его воплях. Те приблизились — трое парней странной наружности, недвусмысленно отражавшей их представления о мужественности и соблюдении приличий. Они схватили человека в пальто, и панк врезал ему кулаком по печени. Жертва охнула и осела, но подручные хулигана не дали мужчине упасть. Панк приготовился еще раз ударить задевшего его драгоценные кроссовки.

— И все это из-за башмаков? — удивился какой-то человек не без возмущения.

Прозвучал предпоследний удар полуночи.

— А ты заткнись, коли зубы дороги! — завопил панк со звериной ненавистью.

Незнакомец положил ему руку на грудь и оттолкнул. Рот панка скривился — сначала от бешенства, потом — оторопи.