Любовь и сон

Он решил: вернется домой — сразу позвонит Роузи Расмуссен. Скажет ей, что готов отправиться в Европу, готов написать заявку, что угодно; и готов уехать совсем скоро. Другое небо, долгие каникулы; там тоже найдется что поискать, и есть причина для поисков; апотропеический, шикарное черное слово, — то, что отгоняет зло. Он порылся в кармане штанов и отыскал папиросы, закурил, хотя и знал, что теперь не заснет до рассвета. Он сидел в шортах на краю кровати, поставив пепельницу между ног, и его спина сгибалась под тяжестью суккуба, прицепившегося к ней, — его собственное искусное творение, созданное в кузнице его сердца, которое ныне захлопнулось и более творить не способно.

Но тем временем, тем временем: не близится ли помощь откуда-то из Царств Света?

Не отправился ли в путь посланец, крохотный, бесконечно малый на первых порах, но теперь уже подросший? Тот, что идет внутрь или наружу, из эона в эон, с посланием для Пирса?

Что ж, он потерялся; терялся не раз, на самом-то деле, — его отвлекали, уводили в сторону, посылали не в том направлении или даже назад, он бродил в сферах смятения и забвения, запаздывал, сам того не сознавая, запаздывал страшно, словно следуя изгибам сюжета какого-то древнего фарса. Теперь, когда древние силы старой эпохи ковыляют прочь со сцены, так и не завершив работу (ее никогда не завершить, никому и никогда, ни в одну из прежних эпох это не удавалось), он — или она — стоит на границе пустого и быстро исчезающего круга, пытаясь вспомнить, куда же она — или он — направляется, в какой край, с каким словом и к кому; недовольная — или недовольный, — как путешественник, который бродит в полночь по перрону, подозревая, что последний поезд уже ушел.

Но явится ли она вовремя? Да, как раз вовремя; когда бы ни пришла, это будет вовремя; когда в тысячную полночь мы совсем отчаемся увидеть хоть кого-то, она придет в неистовой спешке, вторгаясь в последние сферы воздуха, огня, воды, земли или вырываясь из них, словно распахивая на бегу череду дверей в длинном коридоре, ее волосы льются потоком, а брови нахмурены, и руку она поднесла ко рту, чтобы закричать в уши наших душ: Пробудитесь.

От автора

В предыдущем томе этой серии романов я выразил признательность писателям, мыслителям и историкам, которым многим обязан, — прежде всего покойной даме Франсес Йейтс.

Мне хотелось бы добавить, в связи с содержанием этой книги, еще несколько благодарностей: Гарри Кодиллу («Ночь приходит в Камберленд»), который напомнил о том, что я забыл, и объяснил то, что я не понимал; Джону Босси («Джордано Бруно и посольское дело»); Джеральду Маттингли («Армада»); Карло Гинзбургу («Ночные битвы»); Р. Дж. В. Эвансу («Рудольф II и его мир»). Также я опирался на исследования Пьеро Кампорези, Кэролайн Уокер Байнум, Кэролайн Оутс и Эрнана Макмаллена. Я благодарю Л. С. Б., Дженнифер Стивенсон, Томаса М.Диша, Джона Холландера и Гарольда Блума.

Наибольшая моя признательность — покойному Йоану Кулиано.^[600] Я обильно черпал из его книги «Эрос и магия в эпоху Ренессанса», — но приношу дань благодарности и скорби за все. Quoe nunc abibis in loca; nec ut soles dabis iocos!

Комментатор глубоко благодарен всем, кто помогал ему в работе, прежде всего — Денису Королю за предоставленные материалы о Джоне Ди и его времени; Ефрему Лихтенштейну за многочисленные консультации в области астрологии, алхимии и латыни. И конечно же, особая признательность — Джону Краули, который любезно ответил на все вопросы, возникшие во время Делания.

М. Назаренко

---

600 С. 605. Йоан Кулиано (1950–1991) — румынский историк религии, культуролог, прозаик, автор статей на политические темы. В 1972 г. попросил политического убежища в Италии, затем жил во Франции, Нидерландах и США. Преподавал в Чикагском университете, где работал вместе с Мирчей Элиаде (1907–1986). Резко критиковал как режим Чаушеску, так и тот, что пришел ему на смену. Видимо, эти выступления стали причиной его трагической гибели: Кулиано был застрелен, и убийцу найти не удалось.

Краули был другом Кулиано и написал о нем статью «Силы тьмы» (1996) в форме рецензии на книгу Тэда Энтона «Эрос, магия и смерть профессора Кулиано». Приведем небольшие фрагменты:

«В самой выдающейся своей книге, "Эрос и магия в эпоху Ренессанса" [1984, англ. пер. 1987], Кулиано восстанавливает ренессансную теорию магии как личностной силы, что возникает в сердце — не в том органе, который сегодня лишь перекачивает кровь, но в ином, который античность размещала на том же самом месте, — в органе, порождающем дух. Если дух этот был чист и горяч, он создавал блистающее зеркало мира; страсть и чувство не затуманивали его, но делали ярче; разум наблюдал и судил то, что отражалось в нем, и желал, и действовал на основании того, что знало сердце.

И с чем большей силой чувство — эрос — было направлено к миру, тем обширнее и полнее был мир, вместившийся в сердце. Магия — это любовь, говорил ренессансный маг Джордано Бруно, которого изучал Кулиано, и любовь — это магия. Он подразумевал не кроткое сочувствие или нежное согласие, которые мы порой называем «любовью», — но эрос, пламень трансцендентного желания…

В "Эросе и магии" Кулиано исследовал малоизвестную работу Бруно, в которой тот показал, что узами желания — в самом широком смысле — может манипулировать человек, знающий, как проецировать вовне образы, могущие покорять все сердца. Кулиано усмотрел в указаниях Бруно утонченный макиавеллизм, который не использует грубые орудия силы и обмана, но предвосхищает все многообразие пропаганды, пиара и массмедиа — основ современного государства.

…Кулиано различает два вида политического устройства: магическое государство — такое, как Соединенные Штаты или Италия, в которой он жил, прежде чем перебрался на Запад, — и полицейское государство. Второе становится тюремщиком, "превращается в узилище, где исчезает надежда", подавляет и свободу, и иллюзию свободы, чтобы защитить устарелую культуру, в которую никто уже не верит. Полицейское государство обречено, магическое же, с другой стороны, может опуститься до колдовского: оно дает лишь иллюзию довольства, скрыв механизмы контроля; в таком государстве слишком много изощренности и гибкости. "Но будущее все равно принадлежит ему, — говорит Кулиано. — Использование силы и принуждение должны будут подчиниться тонким процессам магии, науки прошлого, настоящего и будущего".

Странная интонация, как для научной работы. Но что странного, если тот, кто живет языком и идеями, решит, что мир и реальность и вправду из них созданы: изменишь одни — изменятся и другие?..»

Quoe nunc abibis in loca; nec ut soles dabis iocosf — В какой же край уходишь ты, забыв веселость прежнюю (лат.). Снова эпитафия Адриана.