Правила секса

— «Приоденься и присунь» пропустишь, — сказал он низким угрожающим голосом.

— Знаю.

Я пытался не паниковать.

— А ты пойдешь? — в конце концов спросил я.

— Естественно. — Он пожал плечами и передвинулся к зеркалу, не поднимаясь из кресла.

— Что наденешь? — спросил я.

— Что обычно, — ответил он, уставившись в свое отражение.

Самовлюбленный сучонок.

— Да неужто?

Я оглядел комнату. Не знаю, чего я искал. Хотелось выпить. Я подошел к проигрывателю, осмотрел его.

Рядом с колонкой было полбутылки «Бекса». Я присел обратно на кровать. Он поднялся.

— Я пойду.

— Куда? — спросил я и небрежно хлебнул. Пиво было теплым и выдохшимся, я скорчил гримасу, но все равно выпил.

— Позанимаюсь в ночном зале, — ответил он. Самовлюбленный бздунишка.

Он пошел к двери, и тут я заорал:

— Я не хочу ехать в Бостон на выходные! Не хочу видеть свою мать. Не хочу видеть Джаредов, — (хотя, наверное, мне хотелось увидеться с Ричардом), — и Ричарда из «Сары Лоренс» не хочу видеть, — (это в надежде вызвать у него ревность), — и… — Я умолк.

Он стоял молча.

— И еще я не хочу оставлять тебя здесь… Потому что я не доверяю тебе, но этого я не стал

говорить.

— Я пошел, — произнес он. Открыл дверь и оглянулся. — Я подброшу тебя завтра до автовокзала. Во сколько автобус?

— В одиннадцать тридцать, кажется.

Я глотнул еще пива и закашлялся. Вкус был отвратительный.

— О’кей, подтягивайся к мотоциклу в одиннадцать, — сказал он, выходя.

— В одиннадцать.

Он закрыл дверь, и слышно было, как эхо от его шагов гуляет по коридору.

— Спасибо, Шон.

Я начал собираться, гадая о том, как теперь выглядит Ричард, пытаясь вспомнить, когда видел его в последний раз.

Шон

Кто-то заходит в «Паб», ищет кого-то, не находит и уходит, за ними закрывается дверь. Лорен Хайнд — совершенной красотки, которая оставляла записки у меня в ящике, среди них не было, и в «Паб» сегодня вечером я пришел только затем, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. В прошлую субботу, в общем корпусе, я видел, как она опускает записку. Я и поверить не мог. Я был в таком шоке, что это оказался кто-то симпатичный, что вся прошлая неделя прошла как будто в дурмане. Сейчас я за столом с четырьмя, или пятью, или шестью ребятами, типа слушаю их отмороженный разговор, ищу глазами эту девчонку. Все говорят о том, что нового в скульптурной мастерской — о преподавателях по скульптуре, вечеринках, о последней скульптуре Тони, хотя и понятия не имеют, что она «выражает». Мне Тони сказал, что подразумевал стальную вагину, но никто из этих идиотов не догоняет.

— Она такая волнующая, такая чувственная, — говорит девушка с серьезной миной.

— Очень сильная. Вне стиля, — соглашается ее подружка — лесба из Дьюка, приехавшая в гости, и выглядит она так, будто сильно перебрала с MDA.

— Это Нимой. Чистый Нимой, — говорит Гетч.

Отвлекаюсь. Заходит еще кто-то, это та девчонка, которая, если меня не подводит память, совершенно немотивированно поцеловала меня взасос на прошлой пятничной вечеринке. В джукбоксе по-прежнему Питер Гэбриел.

— Но это же Диана Арбус — вне всякого сомнения, — говорит одна из девушек, и это она серьезно.

Дентон окидывает меня железным взором с противоположной стороны стола. Он-то, наверное, согласился с этим.

— Но ревизионистская теория в ее случае совершенно не обоснована, — радостно вставляет кто-то.

Возникает заминка, затем чей-то вопрошающий голос:

— А как насчет Виджи. Что о Виджи-то вы думаете, бога ради?

Испытывая невнятный сексуальный интерес, заказываю еще один кувшин пива и пакет картофельных чипсов со вкусом барбекю, от которых у меня расстраивается желудок. Питера Гэбриела сменяет Питер Гэбриел. Девчонка, поцеловавшая меня взасос в прошлую пятницу, уходит, купив пачку сигарет, и в каком-то извращенном смысле меня это разочаровывает. Она не настолько симпатична (слегка азиатка, с танцевального?), но, возможно, я бы ей вставил. Возвращаюсь к разговору.

— На этот раз Спилберг зашел слишком далеко, — шипит подсевший за столик недовольный мулат-интеллектуал в неброском необитниковском, но все же модном прикиде, увенчанном беретом.

Куда он зашел? Как будто только и делает, что ошивается в квартире в Кэнфилде, и бухает, как маньяк, и отваливает, когда родители приезжают на уик-энд, и каждый семестр принимает кучу друганов из закрытых колледжей. Какого хуя он делает в этой жизни? Как будто это его юные первогодочки посвящают в свои секреты и с ним подолгу прогуливаются вокруг общаг после ужина?