Маг в законе. Том 2

Отразились в том зеркале двое.

Только не мы с мужем!

Две девочки-близняшки лет четырех. Кудряшки золотом горят, носики-курносики в небо смотрят, щеки черничным киселем измазаны, и глаза хитрю-ю-ющие! На обеих платьица одинаковые, голубенькие, с кисейными оборочками. Не дети – загляденье! сейчас, сейчас закричат: "Папенька! маменька!", сейчас на руки с разбегу кинутся…

Смотрим мы в карту-зеркало, на детей своих нерожденных любуемся, и верим, и не верим – а в висках кровь чужим приговором стучит:

– Проклятие Брудершафта на вас обоих. Нет для вас Договора, нет для вас в Законе крестников; нет и не будет. Срослись, переплелись ваши судьбы, ваши души, ваши – и Друца с Рашелью; не пустите вы никого больше в этот круг. Захотите, молить станете – а не сможете через себя переступить. Закрыты для вас ворота Договора; но калитку оставлю. Вот он, мой подарок: скоро у вас родятся дети. Двойня. И вы сможете заключить Договор с собственными детьми, не дожидаясь, пока они согласятся или откажутся. Без их желания; лишь по вашей воле. Оттиснуть себя – в них. Только плоть от плоти, кровь от крови вашей сможет войти в ваш круг; и разорвать его. Тогда проклятие Брудершафта будет снято. Вы сможете жить дальше, как все другие маги. Не хотите быть самими собой – будьте, кем хотите! радуйтесь! живите… Но первый Договор – только с собственными детьми!.. собственными… детьми…

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

А вот сейчас он сам, этот Дух Закона, вам в глаза заглянул. Какое заглянул?! – уставился, прикипел. Что он там видит? неужели всего лишь:

…стекло.

Кусок разбитого оконного стекла. На полу. Сверху бьет солнце, и отражение человека в стекле играет с солнечными зайчиками. Или уже не солнце – каблук бьет. В стекло. С размаху. Летят осколки, летят в них человеки – один другого меньше, один другого потешнее.

Летят следом зайчики: доиграть.

А каблук опять целится. Вон, в каждом осколочке видно: поднялся, сейчас опустится. Много будет человечков, много каблуков…

* * *

Ноги ватные, гнутся-подгибаются, сердце устало биться, притихло в страхе; стою, падаю, валюсь, а вдалеке девки плясовую завели:

"Стала муха пауком, пауком, стучит муха кулаком, кулаком…"

И подпевают весело:

"…будешь ты самый последний съеден, когда я разделаюсь с прочими; вот мой подарок! Вот! Вот!.."

III. ФЕДОР СОХАЧ или ТРУДНО БЫТЬ МАГОМ

Сойди и сядь на прах, девица, дочь Вавилона;

сиди на земле; престола нет, дочь Халдеев,

и вперед не будут называть тебя нежною и роскошною.

Книга пророка Исаии

– …ай, нэ!.. ай, нэ-нэ… аааааай…

Тишина.

Только захлебываются вокруг сумасшедшие сверчки.

И снова, тоскливой, волчьей безнадегой:

– Ай! ай, нэ…

Вечер стаей сизых голубей опускался на землю. Поздний, сентябрьский вечер. Складывал крылья, играя, окутывал сумерками вербы на холме, вынуждая строгих дядек-тополей ревниво качать головами, осыпая битую сединой листву; в камышах шелестел чуть слышно, притворяясь блудным потерчонком – младенцем-нехристем, утопленным родной матерью.

– Ай, нэ! ай, нэ-нэ…

– Поешь? – спросил Федор, приподнимаясь на локте. – Душа просит?

Друц не расслышал. Он сидел возле коляски, привалясь к ступеньке плечом, и дончак Кальвадос тянулся мордой, фыркал в ухо, приглашая ехать. Старый он был, ром сильванский, Валет Пик, старей старого; впервые таким увиделся. Это, выходит, если и на Княгиню исподтишка глянуть… нет, быть не может!

Вечер, вечер, хозяин теней – твои проделки?

Чуть поодаль, спиной к Федору, любовалась закатом княжна Тамара. Тоже не повернулась, вся ушла в созерцание.

Ну, ей-то, бедняжке, простительно…

– Ефрем Иваныч! – горло сперва зашлось фистулой, а дальше ничего, прокашлялось басом. – Осчастливьте, бросьте взгляд! Очи черные, очи жгучие…

– Ай, очи страстные… А-а-ай!

И когда он только успел помолодеть, этот чертов Друц? Вскочил – нет, взлетел! в пляске двинулся к бывшему крестничку! просиял взглядом! Лет сто с плеч скинул; каблуками растоптал. Одна ладонь за голову заброшена, другая ляжку обхлопывает, чище бубна.

Округу воплем взбудоражил:

– А к нам вернулся наш любимый, Федька милый-дорогой!

Сел Федор. Затылок наскоро ощупал, где саднило. Скривился: эк угораздило шишку заполучить! Небось, когда падал без памяти, приложился. Друцу-плясуну глазами на княжну указал: чего блажишь, мол? не знаешь, какая она? При Тамаре лишний шум подымать никак не следует…