Фламандская доска

– Утром приходили из полиции. – Лола Бельмонте смотрела на Хулию и Муньоса так, словно лично на них возлагала ответственность за это событие.

– Все это просто… – Она поискала подходящее слово, но, так и не найдя его, обернулась к мужу за подсказкой.

– Весьма неприятно, – произнес Альфонсо и снова вернулся к прежнему занятию – откровенному разглядыванию бюста Хулии. Было очевидно, что полиция полицией, а он только что поднялся с постели. Темные круги под припухшими со сна веками придавали ему вид потрепанного бонвивана.

– Не просто весьма неприятно! – Лола Бельмонте наконец нашла соответствующий термин и даже подалась вперед на стуле всем своим сухим, костлявым телом. – Это был просто позор: знаете ли вы такого-то, знакомы ли вы с такой-то… И все это с таким видом, как будто мы и есть преступники.

– А мы вовсе не преступники, – с циничной серьезностью вставил ее муж.

– Не болтай глупостей! – Лола Бельмонте метнула на него злобный взгляд.

– У нас тут серьезный разговор.

Альфонсо издал короткий смешок сквозь зубы.

– У нас тут треп и пустая потеря времени. Единственная реальность заключается в том, что картина пропала, а вместе с ней – и наши деньги.

– Мои деньги, Альфонсо, – заметил Бельмонте со своего инвалидного кресла. – Если ты не против.

– Ну, это просто я так выразился, дядя Маноло.

– Тогда выражайся соответственно.

Хулия помешала ложечкой в своей чашке. Кофе был холодный, и она подумала: интересно, Лолита подала его таким нарочно? Правда, они с Муньосом явились к Бельмонте неожиданно, незадолго до полудня, якобы для того, чтобы поставить дона Мануэля и его семейство в известность о случившемся.

– Вы полагаете, картина найдется? – спросил старик. Он встретил их в домашнем свитере и тапочках, однако с искренней любезностью, несколько компенсировавшей недоброжелательство и холодность его племянницы. Теперь, сидя с чашечкой кофе на коленях, он выглядел подавленным, просто убитым. Известие об исчезновении картины и смерти Менчу было для него настоящим потрясением.

– Делом занимается полиция, – ответила Хулия. – Они найдут картину, я уверена.

– Насколько мне известно, существует черный рынок, где торгуют произведениями искусства. Фламандскую доску могут продать за границу.

– Да. Но полиция располагает подробным ее описанием. Да и я сама передала им несколько фотографий. Так что вывезти ее из страны будет нелегко.

– Не понимаю, как этим людям удалось войти в вашу квартиру… Полицейский сказал мне, что у вас там стоит решетка и электронная сигнализация.

– Может быть, Менчу сама открыла дверь. Главный подозреваемый – это Макс, ее жених. Имеются свидетели, видевшие, как он выходил из подъезда.

– Знаем мы этого жениха, – буркнула Лола Бельмонте. – Они на днях заходили вместе. Такой высокий красивый парень. Я тогда еще подумала: уж чересчур красивый… Надеюсь, его скоро поймают, и он получит по заслугам. Для нас, – она взглянула на пустой прямоугольник на стене, – эта потеря просто невосполнима.

– По крайней мере, мы сможем получить страховку, – сказал Альфонсо, улыбаясь Хулии, как лис, обхаживающий курятник. – Благодаря предусмотрительности этой очаровательной девушки. – Тут он вспомнил кое о чем и поспешил придать своему лицу соответствующее выражение: – Хотя, конечно, это не вернет к жизни вашу подругу…

Лола Бельмонте сердито взглянула на Хулию.

– Ну, знаешь ли, если бы картина еще и не была застрахована… – Она говорила, презрительно выпячивая нижнюю губу. – Но сеньор Монтегрифо говорит, что по сравнению с тем, что за нее можно было выручить, эта страховка – просто курам на смех.

– Вы уже говорили с Пако Монтегрифо? – поинтересовалась Хулия.

– Да. Он позвонил рано утром. Практически он вытащил нас из постели своим звонком. Поэтому, когда появилась полиция, мы были уже в курсе событий… Монтегрифо – настоящий кабальеро. – Она бросила на мужа взгляд, исполненный плохо скрытой укоризны. – Я же говорила: это дело с самого начала пошло не так, как надо.

Альфонсо жестом дал понять, что он умывает руки.

– Предложение бедняжки Менчу было вполне приемлемым, – сказал он. – Я не виноват, если потом все осложнилось. Да и, в конце концов, последнее слово всегда оставалось за дядей Маноло. – Он преувеличенно уважительным полупоклоном-полукивком указал на инвалида. – Не правда ли?