Р.Смаллиэн
– Это вполне реальная партия, – сказал Муньос. – Немного странная, но абсолютно логичная. Последний ход был сделан черными.
– Это точно? – спросила Хулия.
– Точно.
– Откуда вы знаете?
– Знаю.
Разговор этот происходил в студии Хулии, перед фламандской доской, освещенной всеми лампами, какие только были в комнате. Сесар сидел на диване, Хулия присела на столе, Муньос стоял перед картиной, все еще немного растерянный.
– Хотите рюмочку?
– Нет.
– А сигарету?
– Тоже нет. Я не курю.
В атмосфере студии явственно ощущалась неловкость. Шахматист, похоже, чувствовал себя неуютно: он так и не снял своего мятого, наглухо застегнутого плаща, как будто оставляя за собой право в любой момент проститься и уйти без всяких объяснений. Смотрел он угрюмо и недоверчиво; Сесару и Хулии стоило большого труда уговорить его поехать с ними. Вначале, когда они объяснили, с чем пришли к нему, Муньос сделал такое лицо, что комментариев не требовалось: он явно принимал их за пару ненормальных. Потом он насторожился, занял оборонительную позицию. Он просит прощения, если говорит что-то неприятное, но вся эта история с убийствами, совершенными в эпоху Средневековья, и с шахматной партией, нарисованной на доске, выглядит слишком уж странной. И, даже если то, что ему рассказали, правда, он не очень понимает, какое отношение ко всему этому имеет он, Муньос. В конце концов – он повторил это так, словно хотел таким образом внести полную ясность и установить соответствующую дистанцию, – он всего-навсего бухгалтер. Простой служащий.
– Но вы играете в шахматы, – возразил Сесар с нежнейшей улыбкой, на какую только был способен.
Выйдя из клуба, они перешли улицу и уселись в баре напротив, рядом с музыкальным автоматом, из которого лилась монотонная мелодия.
– Да, играю. И что из этого? – В голосе Муньоса не было вызова: только безразличие. – Многие играют в шахматы. И я не понимаю, почему именно я должен…
– Говорят, что вы лучший шахматист клуба.
Муньос взглянул на Сесара с каким-то неопределенным выражением. Хулии показалось, что она читает в этом взгляде: может быть, я и правда лучший, но это не имеет никакого отношения к делу. Быть лучшим ровным счетом ничего не значит. Это все равно что быть блондином или иметь плоскостопие, но не обязательно же выставлять это напоказ.
– Если бы было так, как вы говорите, – произнес он после секундной паузы, – я бы выступал на турнирах и других подобных соревнованиях. А я этого не делаю.
– Почему?
Муньос скользнул взглядом по своей пустой чашке из-под кофе и пожал плечами.
– Просто не выступаю, и все. Чтобы выступать, надо иметь желание. Я имею в виду – желание выигрывать… – Он посмотрел на своих собеседников так, точно был не слишком уверен, что они понимают его слова. – А мне все равно.
– А-а, вы теоретик, – отозвался Сесар, и в его серьезности Хулия уловила скрытую иронию.
Муньос некоторое время задумчиво смотрел на Сесара, словно ему было трудно найти подходящий ответ.
– Может быть, – проговорил он наконец. – Потому-то я и не думаю, что сумею оказаться вам полезным.
Он уже собрался было подняться, но передумал, когда Хулия протянула руку и коснулась его локтя. Это краткое прикосновение было исполнено мольбы, и позже, наедине с Хулией, Сесар, подняв бровь, квалифицировал его как «весьма удачное проявление женственности, дорогая, жест дамы, просящей о помощи, не прибегая к словам и не давая птичке улететь». Даже сам он, Сесар, не сумел бы проделать это лучше; в крайнем случае, у него вырвалось бы какое-нибудь восклицание, абсолютно не подходящее при данных обстоятельствах. Как бы то ни было, Муньос мельком взглянул вниз, на руку Хулии, которую она уже убирала, и остался сидеть, а глаза его скользили по поверхности стола, пока не остановились на его собственных руках с не слишком-то чистыми ногтями, неподвижно лежавших по сторонам чашки.
– Нам необходима ваша помощь, – тихо сказала Хулия. – Дело очень важное, уверяю вас. Важное для меня и для моей работы.
Чуть склонив набок голову, шахматист посмотрел на нее, но не прямо в глаза, а куда-то ниже, на уровне подбородка; он словно опасался, что взгляд в глаза установит между ними некую связь, обяжет его к ответственности, брать которую на себя он не собирался.
– Не думаю, что оно окажется интересным для меня, – ответил он наконец.