Фламандская доска

Единственное упоминание о ван Гюйсе – точнее, не упоминание, а косвеннейший намек – до момента подачи десерта промелькнуло, когда Монтегрифо, самым тщательным образом выбирая вино под рыбу, остановился на белом бургундском. В честь искусства, сказал он слегка заговорщическим тоном, и это дало ему предлог, чтобы прочитать небольшую лекцию о французских винах.

– Отношение к вину, – объяснял он, пока официанты продолжали хлопотать вокруг стола, – с возрастом любопытным образом эволюционирует… Вначале ты горячий поклонник бургундского – белого или красного; оно – твой лучший друг до тех пор, пока тебе не стукнуло тридцать пять… Но после этого – причем не отказываясь от бургундского – следует переходить на бордоское: это вино для взрослых, серьезное и спокойное. Лишь после сорока человек способен заплатить целое состояние за ящик «Петрю» или «Шато д'Икем».

Он попробовал вино, выразив свое одобрение легким движением бровей, и Хулия сумела оценить этот спектакль по достоинству. Она с готовностью приняла игру Монтегрифо и подыгрывала ему самым естественным образом. Она даже получила удовольствие от этого ужина и этой банальной беседы, решив про себя, что при других обстоятельствах директор «Клэймора», с его неторопливой манерой говорить, загорелыми руками и неназойливым ароматом одеколона, дорогой кожи и хорошего табака, показался бы ей приятным спутником. Даже несмотря на привычку поглаживать себе указательным пальцем бровь и время от времени искоса поглядывать на собственное отражение в оконном стекле.

Они продолжали говорить о чем угодно, только не о картине, даже после того, как она покончила со своей лососиной а-ля Ройяль, а он принялся за своего морского окуня а-ля Сабатини, управляясь одной только серебряной вилкой.

– Настоящий кабальеро, – пояснил Монтегрифо с улыбкой, лишавшей это замечание его торжественной возвышенности, – никогда не пользуется ножом для рыбы.

– А как же вы обходитесь с костями? – полюбопытствовала Хулия.

Монтегрифо невозмутимо выдержал ее взгляд.

– Я никогда не хожу в рестораны, где рыбу подают с костями.

Во время десерта, когда перед ним уже стояла чашечка кофе, такого же черного и крепкого, как у Хулии, Монтегрифо вынул серебряный портсигар и аккуратно извлек из него английскую сигарету. Потом посмотрел на Хулию таким взглядом, каким смотрят на предмет своего обожания, и наклонился к ней.

– Я хочу, чтобы вы работали на меня, – сказал он, понизив голос, словно опасаясь, что кто-нибудь в королевском дворце услышит его.

Хулия поднесла к губам вынутую из сумочки сигарету без фильтра и, пока Монтегрифо подносил ей огонь, смотрела прямо в его карие глаза.

– Почему? – лаконично спросила она таким равнодушным тоном, будто речь шла о ком-то другом.

– Есть несколько причин. – Монтегрифо положил золотую зажигалку на портсигар и несколько раз поправил ее, пока она не оказалась точно в центре. – Главная из которых состоит в том, что я слышал о вас много хорошего.

– Что ж, это приятно.

– Я говорю вполне серьезно. Как вы сами можете предположить, я наводил о вас справки. Я знаю ваши работы, которые вы делали для музея Прадо и для частных картинных галерей… Вы все еще работаете в музее?

– Да. Три раза в неделю. Сейчас я занимаюсь одной картиной Дуччо ди Буонинсеньи, которую музей недавно приобрел.

– Я слышал об этой картине. Такую можно доверить лишь настоящему специалисту. Я знаю, что у вас бывают весьма важные заказы.

– Иногда.

– Даже мы в «Клэйморе» имели честь выставлять на аукцион кое-что из картин, реставрированных вами. Например, Мадрасе из коллекции Очоа…

Ваша работа позволила нам на треть поднять стартовую цену. А прошлой весной у нас проходила еще одна ваша вещь: по-моему, «Концерт» Лопеса де Аялы.

– Нет, это была «Женщина за пианино» Рохелио Эгускисы.

– Да-да, верно, простите за неточность. Конечно же, «Женщина за пианино». Она пострадала от сырости, и вы выполнили свою работу великолепно. – Он улыбнулся, когда их руки почти соприкоснулись, стряхивая пепел с сигарет в стоявшую посередине стола пепельницу. – И вас устраивает такая жизнь? Я имею в виду: работа время от времени, случайные гонорары… – Он снова обнажил в широкой улыбке безупречный ряд зубов. – В общем, жизнь вольного стрелка.

– Я не жалуюсь. – Хулия, сощурив глаза, сквозь дым изучала лицо своего собеседника. – Мои друзья заботятся обо мне, находят мне работу. А кроме того, я предпочитаю независимость.