Безутешные

Я поблагодарил мисс Штратман и вышел из кабинки. Возвратившись в кафе, я на мгновение застыл в дверях. На пол легли длинные закатные тени. Две дамы продолжали серьезную беседу, но я не мог угадать, обсуждают ли они по-прежнему мою персону. В дальнем конце я увидел Бориса: он что-то объяснял Софи, и они оба весело смеялись. Несколько секунд я не двигался с места, продолжая обдумывать недавний разговор с мисс Штратман. По зрелом размышлении я решил, что и в самом деле неуместно было предполагать, будто я могу почерпнуть что-нибудь полезное, слушая у графини старые записи Бродского. Несомненно, она и мистер фон Винтерштейн планировали шаг за шагом ознакомить меня с его музыкой. Эта мысль вызвала у меня раздражение – и я порадовался, что пропустил этот визит.

Затем я бросил взгляд на часы и обнаружил, что зря успокаивал мисс Штратман: еще немного – и мы могли опоздать в галерею Карвинского. Я добрался до нашего столика и, не садясь, произнес:

– Нам пора. Мы слишком долго мешкали.

Я говорил довольно настойчиво, однако Софи ограничилась тем, что подняла глаза и сказала:

– Борис считает, что лучших пончиков он в жизни не пробовал. Правда, Борис?

Я обратил взгляд к Борису, но он не смотрел в мою сторону. Я вспомнил нашу недавнюю размолвку, которую совсем было выбросил из головы, и подумал, что, нужно бы произнести слово-другое в примирительном тоне.

– Так ты говоришь, пончики очень вкусные? Дашь попробовать кусочек?

Борис не поворачивал головы. Я ждал несколько секунд, потом пожал плечами:

– Хорошо, не хочешь разговаривать – тем лучше. Софи взяла Бориса за плечо, собираясь призвать его к порядку, но я отвернулся со словами:

– Пойдем, нам пора.

Софи снова подтолкнула Бориса и обратилась ко мне с ноткой отчаяния в голосе:

– Задержимся еще чуть-чуть. Ты с нами почти нисколько не посидел. Борису здесь так нравится. Правда, Борис?

Борис словно бы не слышал.

– Слушай, мы должны спешить. А то опоздаем. Софи вновь бросила взгляд на Бориса, затем на меня: в ее лице сквозило нарастающая досада. Наконец она приподнялась с места. Я повернулся и, не оглядываясь на Софи и Бориса, пошел к выходу.

18

К тому времени, как я миновал крутую извилистую дорогу и вернулся на шоссе, солнце опустилось уже совсем низко. Дорога заметно опустела, и я вел машину на приличной скорости, высматривая на горизонте красный автомобиль. Спустя несколько минут горы остались позади – и мы очутились на обширном ровном участке. По обеим сторонам шоссе тянулись бескрайние поля. Когда дорога совершала затяжной поворот на плоскости, я разглядел наконец красный автомобиль. Нас по-прежнему разделяло немалое расстояние, но я видел, что водитель, как и прежде, не торопится. Я тоже сбросил скорость и залюбовался окружающим пейзажем: вечерними полями; солнцем, мелькавшим за отдаленными деревьями; фермерскими постройками, которые группами были рассеяны тут и там, – а красный автомобиль то появлялся, то исчезал при каждом повороте дороги.

– Как ты думаешь, сколько там будет народу? – услышал я голос Софи.

– На приеме? – Я пожал плечами. – Откуда мне знать? Должен сказать, ты себя явно чересчур взвинчиваешь. Это просто очередной прием – и ничего больше.

Софи продолжала смотреть в окно.

– Народу будет видимо-невидимо, – продолжала она. – Те же, что присутствовали на банкете у Рускони. Потому я и нервничаю. Думала, ты об этом догадываешься.

Я попытался вспомнить упомянутый ею банкет, но названная фамилия мало что для меня означала.

– Я привыкала постепенно, а тут этот банкет, – жаловалась Софи. – Эта публика обошлась со мной как со швалью. Я до сих пор не опомнилась по-настоящему. А сегодня соберется почти та же компания.

Я все так же тщетно пытался вспомнить банкет, о котором говорила Софи.

– Ты хочешь сказать, они были откровенно грубы с тобой? – спросил я.

– Грубы? Да, думаю, слово подходит. Они заставили меня почувствовать себя жалким ничтожеством. Надеюсь, хоть сегодня не все явятся.

– Если кто-нибудь начнет грубить, сразу скажи мне. Или отвечай грубостью на грубость – не возражаю.

Софи обернулась, чтобы посмотреть на сидевшего сзади Бориса. Я тотчас сообразил, что мальчик спит. Софи разглядывала его еще с минуту, потом повернулась ко мне.

– К чему ты опять берешься за старое? – спросила она изменившимся голосом. – Ты ведь знаешь, как его это огорчает. Опять завел старую песню. Ну, и долго ты на этот раз намерен упражняться?