Воспоминания Элизабет Франкенштейн

Твой вечно преданный сын,

Виктор

Ингольштадт

…мая 178…

Мой дорогой отец!

К сожалению, я не смогу приехать домой на лето, как ни скучаю по тебе. Знаю, ты поймешь меня, когда скажу, что моя с профессором Вальдманом работа достигла решающей стадии. Я живу ожиданием близкого открытия и так захвачен им, что не могу прерывать исследование. Кто не испытал на себе притягательную силу науки, тот не знает, что это такое. Открытие — ее суть! Она стремительно продвигается вперед, воюя с неизведанным, захватывая города, что пребывают в сонном невежестве. Я мечтаю о том, чтобы быть одним из зорких орлов натурфилософии, которые постоянно в полете и парят в вышине. Те, кто довольствуется меньшим, — вьючные животные, мулы науки, влачащие груз затхлых учений и избитых истин.

Мое с профессором Вальдманом исследование простирается далеко за пределы традиционной философии. Оно охватывает одновременно химию, биологию и медицину. Если объяснять коротко, я обнаружил, что жизнь в собаках, содержащихся на грани голодной смерти, можно поддерживать ежедневным воздействием на них электричества. Электрический разряд точно рассчитанной силы способен заменить все виды питания; самое долгое время, какое они могут прожить, — двадцать четыре дня. Если же при этом им давать воду в обычном количестве, животное живет больше двух месяцев. Это очевиднейшим образом указывает на то, что электрическая энергия является необходимой частью vis vitae ^[50] и может усваиваться живой материей. Как далеко может распространяться этот процесс? Это мы и пытаемся установить. Мы намерены довести до конца серию опытов, к которым приступили, а потом сделать сообщение о полученных результатах; профессор Вальдман обещал, что позволит мне выступить автором наших результатов и порекомендует мое исследование к публикации. Вообрази мой энтузиазм!

Твой вечно любящий сын,

Виктор

…сентября 178…

Дорогой отец!

Сегодня у меня был знаменательный день: я впервые ассистировал доктору фон Трёльчу при вскрытии человеческого тела в анатомическом театре — почетная обязанность, исполнять которую обычно предоставляют студентам старшего курса. Я давно проявил свое умение, препарируя животных. Фон Трёльчу это известно, и он предлагает мне ассистировать ему на учебном вскрытии; он признал, что я прекрасно подготовлен, несмотря на юный возраст.

Какой контраст представляет собою зал, где все происходит, — средневековый мрак, унаследованный от прошлого, и служение целям Просвещения, которое назначили ему люди науки! Помещение могло бы быть темницей: каменные стены и полы, несколько узких окошек, оплывающие свечи над головой. В воздухе стоит смрад разложения, и химикалии, которые мы приносим с собой на занятия, с трудом перебивают это вековое зловоние. Камень стен и пола моется редко: это бесполезно, настолько кровь и желчь поколений въелись в него. Тем не менее, каким бы сырым и зловонным ни был анатомический театр, отсюда мы пускаемся в плавание за новыми открытиями — не по морям, а внутрь, в таинственные океанические глубины организма. В манере фон Трёльча руководить группой неповторимо сочетаются прусская строгость и мрачный юмор, он требует от нас полного внимания, полной тишины. Он велит принести первый труп, отбрасывает брезент эффектным жестом циркового фокусника, и… перед нами женщина, так долго пролежавшая в известково-селитряном растворе, что стала синей от головы до ног, словно какое-нибудь инопланетное существо. Однако она молода и хорошо сложена, хотя ее голова с неестественно вывернутой шеей говорит о том, что она была повешена, потом ее череп вскрыли, чтобы можно было изучать его внутренность. «Мы начнем, — объявляет Трёльч, — с того, что удалим ненужное». И с этими словами, ни минуты не колеблясь, перерезает горло и, отделив голову от туловища, поднимает ее над столом. «В случае с женским полом не имеет значения, есть голова или ее нет. Все равно мы ничего в ней не найдем». Гогот на студенческих скамьях. «Так, кто заберет у меня этот хлам?» фон Трёльч быстро оглядывает аудиторию и останавливает выбор на новом студенте, нервном юноше в дальнем углу, который борется с тошнотой. Без всякого предупреждения фон Трёльч швыряет ему вскрытую голову, брызги разлетаются во все стороны. Бедняге ничего не остается, как поймать ее. Секунду он держит голову в руках, в ужасе глядя на нее, потом выскакивает со своей ношей из зала, и мы слышим, как его рвет в коридоре. Аудитория взрывается хохотом, каждый уверен, что уж он-то не проявил бы подобной слабости. Сколь ни жестокой может показаться подобная шутка, она служит пользе. Когда один проявит при всех малодушие, остальные скорей решат вести себя по-мужски. Так, на свой манер, доктор Трёльч «приучает к крови» своих студентов, отделяя стойких от слишком чувствительных.

---

50 Жизненной силы (лат.).