Вампир Лестат

Из каждого звенящего от напряжения сосуда хлынула в нее моя кровь, а ее кровь продолжала потоком вливаться в меня.

Я отчетливо видел мерцание этой циркуляции, и оно казалось мне поистине божественным, ибо все вокруг перестало существовать. Остались лишь наши губы и неустанно пульсирующий поток крови. Не было ни снов, ни видений… Было только это – волшебное, незабываемое и волнующее горячее ощущение. Больше ничто не имело значения, ничто, кроме желания, чтобы это никогда не кончалось. Мир перестал для меня существовать.

Однако я вдруг услышал какие-то ужасные звуки. Они вызывали неприятные ощущения, словно где-то крошился и трескался камень или что-то каменное со скрежетом тащили по полу. Это пришел Мариус! Нет, Мариус, не подходи, не приближайся, не прикасайся к нам! Не разлучай нас друг с другом!

Но это был не Мариус! Этими ужасными звуками, этим вторжением, внезапным лишением абсолютно всего я был обязан не ему. Существом, вцепившимся мне в волосы и оторвавшим меня от нее так резко, что последний глоток крови выплеснулся у меня изо рта, был Энкил! И теперь он своими мощными руками сдавил мне голову.

Кровь стекала у меня по подбородку. Я видел потрясенное выражение ее лица, протянутые к нему руки. Глаза горели гневом, светящиеся руки ожили и вцепились в его ладони, сжимающие мою голову. И тогда я вновь услышал ее голос – она кричала и визжала еще громче, чем недавно пела. Из уголка ее рта текла струйка крови.

Звук ее голоса лишил меня способности видеть и слышать. Тьма, возникшая перед глазами, взорвалась миллионами крохотных искр. Казалось, голова моя вот-вот лопнет.

Он поставил меня на колени и наклонился надо мной. Неожиданно я увидел его лицо – оно было таким же бесстрастным, как всегда, и только напрягшиеся мышцы рук свидетельствовали о том, что передо мной живое существо.

В эту минуту даже сквозь ее оглушительные вопли я расслышал грохот – дверь сотрясалась под мощными ударами кулаков Мариуса, и до меня донесся его голос, казалось, не менее громкий, чем ее крик.

Я мог лишь беззвучно шевелить губами, а из ушей у меня текла кровь.

Каменные тиски, сжимающие мою голову, неожиданно ослабли. Я с грохотом рухнул на пол и растянулся на нем во весь рост. На грудь мою опустилась огромная холодная нога. Еще мгновение – и он просто раздавит меня. С пронзительным криком она бросилась ему на спину и обхватила его рукой за шею. Мне хорошо были видны ее сдвинутые брови и развевающиеся черные волосы.

И тут до меня донесся голос Мариуса, который обращался к Энкилу из-за закрытой двери:

– Только попробуй убить его, Энкил, и я уведу ее от тебя навсегда! А она поможет мне сделать это! Клянусь!

Внезапно наступившая тишина была поистине оглушительной. По шее у меня стекали теплые струйки крови.

Она отступила в сторону и посмотрела прямо перед собой, и в тот же миг створки дверей распахнулись с такой силой, что с грохотом ударились о стены узкого прохода. Надо мной внезапно возник Мариус. Он обеими руками сжимал плечи Энкила, который, казалось, вновь утратил способность двигаться.

Нога соскользнула с моего живота, оцарапав кожу, и исчезла. До меня донеслись слова Мариуса, точнее даже не слова, а мысли:

– Уходи, Лестат! Беги!

Я с огромным трудом сел и увидел, что он заставляет их обоих медленно пятиться к шатру. Глаза их были устремлены прямо на него. Акаша крепко вцепилась в руку Энкила, и лица их вновь были спокойными. Впервые в этом спокойствии я увидел апатию и безразличие, мне показалось, что лица их лишены выражения заинтересованности, любопытства и напоминают, скорее, маски смерти.

– Беги, Лестат! – не оборачиваясь, повторил Мариус.

И я повиновался.

16

Когда Мариус наконец вернулся в ярко освещенную гостиную, я стоял в дальнем углу террасы. Я все еще ощущал жар в своих венах, мне казалось, что мои сосуды дышат и живут сами по себе. Далеко внизу я видел темные силуэты окутанных туманом островов и слышал, как вдоль дальнего берега движется какой-то корабль. Но в голове у меня была только одна мысль: если Энкил нападет на меня снова, я могу просто перепрыгнуть через ограждение террасы. Могу броситься в море и уплыть. Я ощущал его руки, сжимающие мою голову, и холод его ступни на своей груди.

Дрожа с головы до ног, я стоял, прижавшись к каменному парапету. Царапины на лице давно зажили, но на руках осталась засохшая кровь.

Едва Мариус показался на террасе, я принялся просить у него прощения.